Психологическая ценность юмора и сатиры как средств обучения и воспитания личности

УДК 159.9:7.049.2:37

А.В. Атемасов

Московский государственный университет дизайна и технологии,

Россия, г. Москва

 

Аннотация. В статье раскрывается значение и высокая ценность применения юмора и сатиры в качестве средств психологического воздействия на личность человека в ходе обучения и особенно воспитания. Предлагается определение предмета психологии комического. Приводятся различия между юмором и сатирой, направлениями и эффективностью их воздействия. Обосновываются приемлемость и целесообразность их применения к представителям разного склада личности. Показана действенность применения видеоматериалов в обучении, приводятся конкретные примеры возможностей применения видеоматериалов юмористического и сатирического характера в целях воспитания и коррекции личности.

Ключевые слова: юмор, сатира, обучение, воспитание, психология, личность, видеоматериалы, технические средства обучения и воспитания.

 

«Чувство юмора – мерило ума»

Английская пословица

 

Потребность людей в средствах оптимизации жизни и деятельности естественна и заслуживает всяческого одобрения: она возвышает и одухотворяет отношение к трудностям, стимулирует и облегчает их преодоление.

В литературе сообщается, что существует специальная наука о смехе – гелотология (от греч. «гелос» — смех). Все большую популярность в мире завоевывает и смехотерапия – специальный метод оздоравливающего воздействия на людей. В Индии, например, существует более 150 клубов смеха. А в некоторых больницах США есть специальные комнаты юмора и смеха. В них ежедневно в течение нескольких часов больным демонстрируют видеокассеты с концертами известных юмористов и показывают классические комедии.       В результате порой происходит перелом хода даже, казалось бы, безнадежной болезни. Поэтому, начиная с 1996 г., в Базеле ежегодно проходит международный конгресс гелотологов, на котором врачи рассказывают об исследованиях в области смехотерапии, о воздействии смеха на организм и эффективности лечения различных заболеваний [4].

Думается, что позитивный перелом, подобный упомянутому в лечении болезней, вполне возможен и в сфере обучения и воспитания. И тогда для педагогов появятся возможности проведения своих международных гелотологических конгрессов, способствующих преодолению затянувшегося кризиса системы образования, происходящего в той или иной мере едва ли не во всех странах мира. Не желающим признавать наличие этого кризиса полезно учесть, что иначе не возникло бы многих экологических проблем, особенно в области экологии личности [1].

Уже давно в научный оборот введен термин «комическое». Это широкое понятие, означающее смешное, забавное или критическое видение действительности. Психология комического в настоящее время находится в самом начале своего становления, четко не выделен даже ее предмет. Однако факты в этой области знаний уже накапливаются, и они требуют обобщений (что выходит за пределы этой короткой статьи).

Предмет психологии комического представляется возможным сформулировать по аналогии с предметом общей психологии. Это – наука о фактах, закономерностях и механизмах психологического воздействия на человека и общество разных видов комического, а в педагогическом отношении – еще и оптимизирующего их воздействия на личность учащегося в ходе обучения и воспитания. Умное и целесообразное применение комического призвано значительно повысить эффективность воспитания и оптимизировать учебный процесс – особенно в ходе преподавания трудных предметов. Как видим, роль применения комического в обучении и воспитании огромна.

Выделяют разные виды комического [4], среди которых юмор и сатира рассматриваются как основные. Под юмором обычно понимают умение разглядеть смешное. Для этого необходимы наблюдательность, наличие чувства прекрасного, определенный уровень интеллектуального развития личности и творческие способности ума. Юмор предполагает снисходительно-насмешливое отношение к чему-либо [2, с. 915], добродушное, беззлобное вышучивание [3, с. 596], его основная цель – насмешить. Сатира же – это средство острого и беспощадного обличения, осмеяния пороков и недостатков: глупости, наглости, воровства и прочих. Ее цель – высмеять, а не только насмешить, притом она носит характер бичующего осмеяния [2, с. 697; 3, с. 444]. В отличие от юмора сатира обладает большей действенностью, поскольку призвана вызвать чувство стыда. Стимулирующее воздействие здесь оказывает боязнь выглядеть смешным в глазах окружающих. В этом – сила сатиры, и поэтому она признается мощным средством борьбы с недостатками в человеке, обществе и государстве.

Выделяют разные функции юмора [4], делаются попытки выделить его педагогические функции [6]. Однако при выполнении этой задачи представляется важным последовательное расположение этих функций: подобно тому, как в медицине сначала важно установить диагноз болезни, а потом лечить человека, в педагогике перед тем, как приступать к обучению и воспитанию человека, необходимо узнать его во всех отношениях, о чем писал еще К.Д. Ушинский [5]. Поэтому диагностическая функция юмора имеет первостепенное значение – иначе непонятно, какую личность мы пытаемся мотивировать.

Обучение и особенно воспитание нуждаются в оптимизации давно и остро. Нередко встречающиеся в педагогической практике нотации, упреки и ругань учителей едва ли не в большинстве случаев не только не воспринимаются учениками как нечто доброе и окрыляющее, но наоборот, часто приводят к формированию у них фрустрации. Они вызывают не положительные, а отрицательные эмоции, не способствующие ни пониманию учебного материала, ни усвоению воспитательных воздействий. В результате очень многие школьники до сих пор не испытывают должного интереса к учебе.

В случае же применения оптимизирующих средств учащиеся лучше чувствуют перспективу овладения учебным предметом, у них возникает ощущение способности к преодолению сложностей его понимания, а интерес к учебе не пропадает, а наоборот, развивается. Объясняется это обучающей функцией комического: знания, переданные в шуточной форме, повышают внимание и усваиваются более продуктивно. На одном из лондонских машиностроительных заводов в обучение технике безопасности было введено интересное новшество: вместо обычного повествования о требующих соблюдения правилах стали создавать кинокомедии на сугубо технические темы и показывать их рабочим. В результате знание этих правил значительно улучшилось [4].

Однако решение проблемы оптимизации учебно-воспитательного процесса упирается в нерешенность более общих проблем. Среди них едва ли не изначально важная – отсутствие в учебных планах педвузов спецкурса о путях и средствах оптимизации обучения и воспитания.

Успешность применения юмора и сатиры при обучении, воспитании да и просто в общении во многом зависит от уровня их развития у применяющего и приемлемости каждого из них в разных случаях. Это важно осознавать педагогам, родителям и любому другому человеку.

Ценен не любой юмор. Поэтому высказываются требования к его использованию в целях воспитания [6]. Так, если человек высказал нечто, с его точки зрения, смешное, и тут же смеется только он один, окружающие, как правило, начинают смеяться не над сказанным им, а над ним самим. У людей с достаточно развитым умом примитивный юмор вызывает отторжение и насмешку – в явной или скрытой из-за конформистских установок форме. Вдобавок, здесь проявляется диагностирующая функция комического: по тому, над чем и как смеется человек, можно определить, насколько он воспитан и образован (имеется в виду не наличие диплома, а реальная образованность его обладателя), каково истинное развитие его личности и ума. Неспроста говорят: «Расскажите Ваш любимый анекдот, и я скажу, кто Вы».

Ценна и не любая сатира. Если она чрезмерно едкая и/или направлена не на добро, а на зло – например, не на улучшение человека, не на преодоление у него определенных негативных качеств, а лишь на его оскорбление и унижение, такая сатира заведомо лишена надежд на улучшение адресата. Сатира (и любая иная форма критики), как и юмор, должна носить доброжелательный характер – только при таком условии она может оказаться эффективной по отношению к адресату и приобрести одобрение в обществе. В сатире, как и в юморе, важно определение конкретного объекта (направления) воздействия: что именно мы хотим сформировать, развить или изменить в человеке.

Важен и выбор предпочтения – юмора или сатиры – как средства воспитания в том или ином конкретном случае. Юмор мягче, но он не всегда оказывает должное воздействие и приводит к нужным результатам. Сатира жестче, эффективнее, но и опаснее: человек, узнав в себе критикуемое качество, может обидеться, «уйти в себя» или отреагировать гневом вместо возникновения намерений улучшить себя.

Отсюда – необходимость предварительного определения типа личности человека, которого мы пытаемся воспитывать. Легче всего работать с теми экстравертами, которые обладают преимущественными чертами сангвиника, но при этом достаточно самокритичны. Последнее следует особенно подчеркнуть: юмор поистине высоко эффективен только при достаточной сформированности у человека рефлексии. Однако если перед нами человек, хоть и открытый, жизнерадостный, не обидчивый, но не обладающий достаточно сформированной рефлексией и самокритичностью, способностью «узнавать себя», юмор в применении к его воспитанию может оказаться недостаточно эффективным. Думается, что к такому человеку целесообразнее применить сатиру.

Значительно сложнее, если мы имеем дело с людьми преимущественно интровертированного типа. Как известно, интроверты во многом скрытны, склонны «уходить в себя», нередко чрезмерно обидчивы. Поэтому выбирать для их воспитания жанр сатиры рискованно, особенно для обладателей ярко выраженных меланхолических характеристик. Однако интроверты с преимуществом флегматических черт воспримут сатиру спокойнее, поскольку в эмоциональном отношении они более уравновешены.

Самый сложный объект воспитания – человек с преимущественными чертами холерического типа. Думается, что сатира, по крайней мере, острая, для него противопоказана, и единственная надежда на его улучшение посредством комического – в применении мягкого юмора.

Поскольку в школьном классе, как и в студенческой группе, как правило, присутствуют обучаемые с разными характеристиками темперамента и чертами характера, при использовании сатиры необходима крайняя осторожность.

Значительные трудности нередко возникают в процессе воспитания. Поэтому применение в нем разных видов и элементов комического приобретают особую ценность. Рассмотрим некоторые примеры.

Склонным к экстравагантности внешнего вида подростку, юноше или девушке можно прочитать нотацию о том, как вызывающе выглядит их «наряд», однако положительный эффект от этого заведомо сомнителен. Но вероятность его может существенно повыситься, если раздобыть и подарить объекту насмешек, например, видеозапись очень смешного и поучительного монолога-сценки О. Кондратенко «Панк в деревне» в прекрасном исполнении актера сатирического жанра Станислава Ещенко. Он выходит на сцену в специально до предела утрированной экстравагантной одежде со «шлемом» на голове в виде крупного разноцветного ирокеза и откровенно обращается к зрителям: «Пипл, оцени мой ирокез!». Уже из такого начала монолога вполне ясно, что разыгрываемый актером персонаж сделал этот ирокез не столько для себя, сколько для других: чтобы на него обратили внимание и оценили результат его творчества. И его «оценивают» – как следует из монолога – не только испуганные деревенские жители, но даже куры в курятнике.

Можно до бесконечности, но малоэффективно ругать молодежь за неправильную или жаргонную речь, а можно поступить разумнее и благороднее: предложить видеозаписи юмористических песен о такой речи. Например, «Песни бакланов» из спектакля по пьесе А. Щеглова «Ревизор в зоопарке» в исполнении молодых артистов театра «Кривое зеркало» или прозвучавшей в 2004 г. на концерте, посвященном 40-летию КВН, песни в исполнении Сангаджи из команды РУДН.

Здесь уместно обратить внимание на большую пользу использования технических средств не только в обучении, но и воспитании молодежи. Например, и в Интернете, и в продаже на дисках можно найти немало интересных видеозаписей выступлений артистов речевого жанра, и не только их. Очень полезная для молодежи информация содержится и во многих фильмах – современных и снятых довольно давно – притом не только документальных, но и художественных.

Мы нередко сетуем на неумение молодых выбирать достойных брачных партнеров. И опять же: журим, читаем нотации – часто тоже бесплодные. Но значительно полезнее предоставить им более впечатляющий источник информации. Например, в 5-й серии современного российского телесериала «Любовь на районе» молодой парой непринужденно разыгрывается простой, но очень полезный тест, фактически направленный на определение межличностной совместимости будущих супругов. Это ценно и полезно как для старшеклассников школ и учащихся средних профессиональных учебных заведений, так и для студентов младших курсов вузов.

Ссылки на упомянутые и многие другие интересные и полезные для молодежи видеоисточники можно найти, например, в довольно подробном перечне видеоматериалов одной из работ автора [1]. Использование видеоматериалов для обучения и воспитания важно потому, что информация, воспринятая одновременно зрительным и слуховым анализаторами, оказывается значительно более понятной и запоминающейся, чем воспринятая только одним из них.

Как видим, и обучение, и тем более воспитание личности не терпят душевной лени и умственной нищеты. Они требуют от учителей и родителей сообразительности, поисков и немалого труда в работе над собой. В том числе и в применении элементов комического.

 

Библиографический список

  1. Атемасов А.В. Экология личности: программа и методические рекомендации к спецкурсу для студентов вузов и учащихся средних специальных учебных заведений. – М.: Педагогическое общество России, 2013. – 48 с.
  2. Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка: 80 000 слов и фразеологических выражений / Российская академия наук. Институт русского языка им. В.В. Виноградова. – 4-е изд. – М., 1999. – 944 с.
  3. Словарь иностранных слов. – 9-е изд. – М., 1982. – 608 с.
  4. Тамберг Ю.Г. Как развить чувство юмора. – М., 2005. – 272 с.
  5. Ушинский К.Д. Человек как предмет воспитания // Ушинский К.Д. Собр. соч. Т. 8. – М.; Л., 1950.
  6. Юмор в работе педагога: Психолого-педагогический семинар // Teacherpsy.21309.edusite.ru/DswMedia/yumorvrabotepedagoga.doc.

О «забавной» фортуне в русской поэзии XVIII века

УДК 821.161.1

Т.Е. Абрамзон

Магнитогорский государственный технический университет им. Г.И. Носова, Россия, г. Магнитогорск

О «ЗАБАВНОЙ» ФОРТУНЕ В РУССКОЙ ПОЭЗИИ XVIII ВЕКА

Аннотация. Автор статьи выстраивает краткую историю образа «забавной» Фортуны в русской поэзии XVIII века. Основное внимание уделено поэтике образа счастья, а именно вопросам трансформации атрибутики римской богини и поиска оригинальных решений образа в смеховом дискурсе русской литературы Просвещения.

Ключевые слова: Фортуна, Cчастье, русская поэзия XVIII века, Просвещение

Русские поэты и писатели XVIII века не остались в стороне от разработки одного из главных проектов европейского Просвещения – проекта по обретению земного счастья отдельным человеком и человечеством в целом. Основной смысл просветительской концепции, согласно которой счастье является желанной целью и «пределом человеческой жизни» (“Oh Happiness! our being’s end and aim!” А. Поуп), сомнений не вызывал. Однако толкований и интерпретаций видов счастья, а также путей их достижения появилось множество. Осмысление нового, отличного от средневекового измерения человеческого бытия  неизбежно отсылало к первообразу счастья, эстетически и философски разработанному, обладающему «высоким статусом» в культуре, – к всесильной римской богине Фортуне, чьей благосклонности желают и «бедный крестьянин», и «грозный тиран» (“Ad Fornunum” Горация).

В русской поэзии, во многом вослед европейской, Фортуна и счастье трактуются в различных дискурсах по-разному: в торжественной официальной поэзии счастье является частью мифа о золотом веке России; в нравоучительной поэзии на первый план выходят нравственные добродетели, являющиеся залогом истинного счастья; в сочинениях поэтов-масонов счастье связано с духовным совершенством человека и т.д. [1, с. 117-135]. В этих поэтических концепциях счастья много дидактики и пафоса, мало образности и художественности. Параллельно с ними, иногда внутри этих дискурсов, появляется «забавная» Фортуна, генетически связанная со своей римской прародительницей, но обретающая своеобычность в русской поэзии Нового времени. Наша статья посвящена исследованию поэтики шутливого, сатирически-пародийного образа Фортуны и рассмотрению причин его появления.

Один из первых таких образов встречаем в сатире VI «О истинном блаженстве» (1738) А.Д. Кантемира, близкой по сути к английским моралистическим сочинениям [2, с. 205-206]. Поэт истово ратует за «довольство малым», «малым домом», за «среднюю забаву» и выступает против призрачной погони за богатством, чинами, славой. Морализаторский тон включает несколько стилистических и поэтологических тональностей: формула идеального жития, «истинного блаженства» противоположена сатирической издевке над теми, кто ищет благ материальных. Дабы отвратить человека от ложного понимания, уберечь от ошибок, А.Д. Кантемир рисует крылатую Фортуну и ее избранника:

Редко счастье на своих крылах кого взводит
На высоку вдруг степень, и если бывает
Столько ласково к кому, долго в том не знает
Устоять, но в малый час копком его спихнет
Одним, что, стремглав летя, не один член свихнет; <…>

[3, с. 148]

В авторских комментариях к двадцать восьмому стиху дано объяснение, точнее, квазиобъяснение причины, почему нельзя долго «устоять» в счастье: «Счастье весьма пременчиво, на том же долго стоять не умеет; для того стихотворцы изобразуют Фортуну стоящу на шаре, который твердо установить не можно» [3, с. 152]. Переменчивость понимается А.Д Кантемиром как непреложное свойство счастья, не нуждающееся в доказательствах. Именно это качество Фортуны – предмет поэтического обыгрывания и смехового изображения в русской поэзии.

Пояснения А.Д. Кантемира позволяют увидеть механизм порождения зарисовки-насмешки. Крылатая Фортуна, балансирующая на одной ноге на шаре (наиболее частотный образ в живописи XVI-XVII вв.), включается в сюжетную миниатюру: богиня «копком», т. е. пинком ноги, сбрасывает недавно избранного ею фаворита с вершины, чем калечит его. Сатирическая зарисовка – пинок Фортуны – выглядит достаточно грубоватым назиданием: не верь удаче и случаю. А.Д. Кантемир использует узнаваемую атрибутику мифологического образа (крылья, шар), а затем дорисовывает сценку с Фортуной в сниженном регистре, что и порождает комический эффект. Правда, Фортуна в кантемировой сатире – отнюдь не главный персонаж. Другое дело – жанр притчи (или басни), где происходит выдвижение Фортуны на первый план.

Переменчивость Фортуны осмысляется в иной парадигме, когда богиня счастья оказывается героиней притч: «пременчивость» богини – женская неверность; ее блудливый характер провоцирует появление сюжетов об изменах счастья. Так, в притче «Фортуна» (1761) А.А. Ржевский повествует о том, как она «сделалась слепой»: в блистательную, легкомысленную Фортуну, прельщающую молодцев, влюбился Рок. Вскоре после женитьбы на обольстительнице Рок прознал о ее адюльтерах и ослепил ее. Заканчивается причта наставлением:

Спознавшися с неверною такою,
Возможно ль на нее надежду полагать!
Любовников она привыкла пременять.
Фортуна хоть любовь к кому свою являет,
Не льститесь: верности она не наблюдает.

[4, с. 48]

Притча о неверной Фортуне написана в той же манере, что и другая притча А.А. Ржевского — об ослеплении Любви: в свою очередь «Притча. Любовь слепая» (1763) является вольным переложением басни “L’Amour еt lа Folie” Ж. Лафонтена. Басенный извод мотива неверности Фортуны, когда персонификации включаются в систему отношений, в незамысловатый сюжет, обретает популярность. К примеру, вторая часть «Эпистолы к А.М. Бакунину из Павловского, июня 14, 1797» Н.А. Львова названа «Счастье и Фортуна». В шутливой басенной манере поэт рассказывает о незадавшемся союзе Фортуны и Счастья, которые попробовали жить в месте на бережку реки, но после двух дней жизни в шалаше Фортуна заскучала по «шуму» и «блеску»:

Фортуна слушала и, слушая, зевала,
Хотелось неотменно ей
Иметь стада людей,
Которых бы она гоняла
Для наполнения пустых больших палат.
[5, с. 74]

В итоге Счастье, собрав свои пожитки, отправилось домой, искать покоя и любви. Притчевая, басенная манера изложения включает игривую назидательность.

В обоих сочинениях – и А.А. Ржевского, и Н.А. Львова – сюжет о неверности и легкомысленности Фортуны имеет гендерную характеристику, изменить которую попытается Г.Р. Державин. В оде «На Счастие» (1789) поэт превратил богиню-прелестницу в бога сильного, резвого, одновременно злого и доброго, в сына времени, «случая, судьбины» иль «неведомой причины». И хотя мужская ипостась Счастья не прижилась в русской поэзии, однако державинская ода, написанная «забавным слогом», стала прецедентным русским текстом о счастье.

Еще Л.В. Пумянский указывал на истоки особой поэтической манеры Г.Р. Державина и на ее связи с немецкой «буршикозной» поэзией: «Забавных поэтов в Германии в 1730-е гг. было много, хоть даровитых, кроме Гюнтера, среди них не было ни одного. Установилась жанровая философия забавной оды: игра, дурачество, случай правит миром, самоутешение умного плебея. Державин, по-видимому, неоднократно перечитывал своего Гюнтера, но из всех его забавных од особенно помнил действительно лучшую: “An die Gelegenheit”» [6, с. 10]. В. Проскурина именует забавный слог Державина русской версией “persiflage”, «элегантного стиля и беззлобного – галантного – смеха <…> Культура смеха занимала центральное место в эпоху Просвещения. Остроумие как новый тип дискурса, насмешка над конкретным лицом, при этом одетая в приличную и галантную форму и не переходящая границ, толерантное отношение к смеху – все это определяло “человека Просвещения”» [7]. Действительно так. Но какова поэтика этого смеха, в нашем случае – смехового образа покровительницы счастья? Остановимся лишь на некоторых приемах создания «забавного» образа.

Державинское Счастье содержит ключевые атрибуты античного образа, но все они переосмысляются в шутливой игре. Хорошо известный поэтам и художникам шар Фортуны превращается у Г.Р. Державина в «шаровидную колесницу», на которой бог скачет по свету, затем Счастье сравнивается с воздушным шаром Монгольфьеров, падающим по прихоти своей на пни да кочки, но «редко, редко на людей». Рог изобилия богини обращается в сказочную «волшебную ширинку»; колесо Фортуны – в образ мира (бог «катает кубарем весь мир») и т.п. Милость, о которой просит поэт, – внимание и дружеские отношения со Счастьем: «погладь меня и потрепли», «взгляни», «удостой усмешкой», «моим будь другом». Травестийное изображение мира венчается отказом от покровительства «царя царей» и державинским самоопределением, контрастирующим с картиной карнавального сумасшедшего мира: «Спокойствие мое во мне!» Отметим три важных особенности державинского решения темы: во-первых, происходит смещение акцента с нравоучительного дискурса на поэтическую игру с образом Счастья; во-вторых, Г.Р. Державин находит новые контексты, в которых мифологическая атрибутика Фортуны трансформируется, хотя следы рецепции античного счастья легко восстановимы; в-третьих, заключительная строка державинской оды не имеет дидактической энергии, она лишь объявляет авторский выбор.

Современники Г.Р. Державина перенимают правила забавной игры с образом, расцвечивают отдельные его черты, но в целом находятся в рамках смехового мира, созданного мастером «забавного слога». Поиск оригинальных версий заключается в поиске новых контекстов. Поэты традиционно начинают со знакомой античной атрибутики Фортуны, а затем предлагают свою поэтическую трактовку образа (см. стихотворение Н.П. Николева «Прощание», 1798).

Так, державинской оде эхом вторит стихотворение «К Счастию» (1793) И.А. Крылова: в нем нарисован образ богини резвой и слепой, в которую «влюблен весь свет», богини с переменчивым характером (то «злая», то «роскошная невпопад»). Фортуна бежит перед поэтом-героем, «как мрак бежит перед зарей», «как лань, гонима смертью злою», и ему не удается ее поймать. Забавам и причудам Фортуны посвящаются последующие двести стихов оды И.А. Крылова.

Автор сыплет упреками, обвиняя Фортуну в несправедливом выборе любимцев, недостойных почестей и славы, а попросту – «дураков» (в высокой поэзии разработка мотива несправедливости Фортуны идет вослед оды «На Счастие» Ж.-Б. Руссо). Издевка И.А. Крылова направлена и на слепое счастье, и на недостойных фаворитов, которых Счастье балует, как «внуков бабушка своих». Описание несметного богатства, даруемого Фортуной, обусловило обращение к сказочным формулам: «Под облака их взносишь домы, / Как чародейные хоромы». Даже в зимние месяцы Фортуна превращает стол для своих любимцев в «райский сад», она действует наперекор природе и разуму. Финальные стихи оды И.А. Крылова также созвучны державинским: «Что я стараюсь приобресть, / То не в твоих руках хранится; / А чем не можешь поделиться, / Того не можешь и унесть» [8, с. 258-259]. И.А. Крылов следует державинской формуле образа и формуле дискурса: порицает неверную и слепую богиню, а затем отказывается от ее внимания.

Львовская Фортуна («Эпистола к М. Бакунину», 1797), во многом схожая с державинской и крыловской, получает новую любопытную интерпретацию: она всесильная «мадам», «пред коей жабой и ужом / Премудрый мир наш суетится». Богиня счастья – «зелье», что вертится перед миром «без оси беглым колесом», лишь к «сотому остановится – / И то на час прямым лицом». Упомянутые детали позволяют узнать в львовской героине римскую Фортуну («летучая», «нагая», «непоседная» и «благая»), но одновременно намекают и на иное прочтение образа – как обольстительной ведьмы («зелье», «жаба», «уж»). Мотив нечистой силы получает дальнейшую разработку, поэт прямо называет богиню счастья «чёртом»: «Всё хороша и всех прельщает, / Полсвета в обод загибает <…> / Народ и грабит, и дарит». «Нелегка сила», от которой ни «молитвой, ни крестом» «никто не может отбожиться», обманывает и морочит людей: они «от счастия бегут и страждут», «ищут там его, где нет». Н.А. Львов «скрещивает» античные константы образа Фортуны с фольклорными мотивами, получая, в результате, своеобычный образ богини-чертовки.

Таким образом, краткая история «забавной» русской богини счастья выявляет некоторые особенности смехового дискурса в литературном процессе эпохи Просвещения. Непостоянство и неразборчивость как сущностные свойства Фортуны являются предметом сатирического и иронического изобличения, причем толкования этих качеств в различных жанрах привлекают различные контексты и порождают разнообразные сюжеты в различных парадигмах – от неверности в браке до родства с нечистой силой. К концу XVIII века шутливый образ Фортуны, русифицированный и осовремененный, в основном не скованный путами моралистических сентенций, становится востребованным поэтическим поводом, позволяющим стихотворцам рисовать живые картины и одновременно формулировать собственные жизненные предпочтения.

Библиографический список

1.  Абрамзон Т.Е. К вопросу о русском счастье (поэзия XVIII века) // Libri Magistri. – Вып. 1: Литературный процесс: историческое и современное измерения. – 2015. – С. 117-135.

2.  Пумпянский Л.В. Кантемир // История русской литературы: в 10 т. – Т. 3. – Ч. 1. – М.; Л., 1941. – С. 176-212.

3.  Кантемир А.Д. Собрание стихотворений. – Л., 1956. – С. 147-156.

4.  Ржевский А.А. Фортуна // Полезное увеселение. – 1761. – №8. – С. 48.

5.   Львов Н.А. Эпистола к М. Бакунину // Поэты XVIII века. – Т. 2. – Л., 1972. – С. 236-242.

6.  Пумпянский Л.В. Ломоносов и немецкая школа разума // XVIII век. – Вып. 14. – Л., 1983. – С. 3-45.

7.  Проскурина В. Ода Г.Р. Державина «На Счастие»: политика и поэтика» // Новое литературное обозрение. – 2007. – № 97. – Режим доступа: http://magazines.russ.ru/nlo/2009/97/pr8.html 8.      Крылов А.И. Полное собрание сочинений в 3 т. – М., 1946. – Т. 3. – С. 253-259.