Лев Толстой и комическая традиция в русской литературе серебряного века

УДК 82-7

Крылов В.Н.

ФГАОУ ВО «Казанский (Приволжский) федеральный университет»,

г. Казань, Россия.

Аннотация: В статье рассматриваются комические формы рецепции личности и творчества Льва Толстого. Исследуются возможности двух основных аспектов рецепции пародии и визуальная юмористика.

Ключевые слова: Л. Толстой, литературный быт, критика, пародия, шаржи.

 

В последнее время в исследованиях о Толстом, по нашим наблюдениям, происходит более углубленное изучение личности и творчества Толстого в социокультурном контексте эпохи серебряного века.

Жизнь многих людей в конце XIX-начале XX века, по словам В. Я. Лакшина, шла как бы в постоянном ощущении присутствия Льва Толстого» [1]. «Иных отталкивали, а иных привлекали в Толстом его «чудачества»: шитье сапог, работа за плугом, вегетарианство, блуза. В отношении же мира мнений, он завоевывал внимание большинства тем, что ничего не боялся, верил лишь искренности и громко, ясно выговаривал вслух то, о чем многие лишь шептались или еще вовсе не успели осознать и подумать. Он мог ошибаться, заблуждаться, преувеличивать — ему прощалось, как никому другому. Не он ли как молотом разбивал общественную рутину, ложь, застой мысли? И за одно это, даже слепо не поклоняясь ему, можно было им восхищаться» [1].

Если прежде Толстого преимущественно рассматривали в контексте идейно-художественных исканий русской литературы XIX века, то ныне большее внимание привлекает Толстой позднего этапа, о котором мы все-таки знаем меньше, чем о Толстом периода создания «Войны и мира» и «Анны Карениной».

Парадокс ситуации с Толстым состоит в том, что он воспринимается в эту эпоху, с одной стороны, как бесспорный живой классик, пришедший из XIX века (в отличие от ушедших из жизни в последние десятилетия XIX века Тургенева и Достоевского), как мудрец, учитель жизни. Критик С. Ф. Либрович (псевд. Виктор Русаков) писал: «Можно смело утверждать, что ни один писатель – не только из русских, но и иностранных – как личность не возбуждал такого интереса, как граф Л. Н. Толстой. Мельчайшие подробности из жизни автора «Войны и мира», сведения о том, как он живет и работает, в каком кругу вращается, какие произведения искусства особенно почитает, какие мыслители и писатели пользуются его расположением и т. д. – все это читается миллионами интеллигентных читателей во всем культурном мире, читается с захватывающим интересом, служит предметом разговоров, споров, рассуждений и пр. – и притом не только в среде усердных поклонников великого писателя, но даже среди его прямых врагов и недоброжелателей, каких у Л. Н. Толстого, как у каждого великого человека, найдется немалое количество. Положение Л. Н. Толстого как писателя, совершенно исключительное. С тех пор, как существует мир, с тех пор, как помнит себя человек, не было в истории явления, подобного положению этого писателя в мире, не было такого всеобъемлющего интереса к личности писателя, какой мы видим по отношению к автору «Воскресения» [2, с. 101-102].

С другой стороны, Толстой же был и современником новой эпохи, многое в ней не приняв и осудив. Его отношение к новым коммерческим тенденциям в журналистике и книгоиздании в целом было негативным: «Книги, журналы, в особенности газеты стали в наше время большими денежными предприятиями, для успеха которых нужно наибольшее число потребителей. Интересы же и вкусы наибольшего числа потребителей всегда низки и грубы, и потому для успеха произведений печати нужно, чтобы произведения отвечали требованиям большого числа потребителей, то есть чтобы касались низких интересов и соответствовали грубым вкусам. И пресса вполне удовлетворяет этим требованиям, имея полную возможность этого, так как в числе работников прессы людей с такими же низкими интересами и грубыми вкусами, как и публика, гораздо больше, чем людей с высокими интересами и топким вкусом» [3].

Но, оставаясь современником эпохи серебряного века, он не мог совершенно игнорировать ее особенности. В этой связи интересно вспомнить такой известный факт, что роман «Воскресение» впервые увидел свет в одном из наиболее популярных «развлекательных» журналов «Нива» (с марта по декабрь 1899 г.). Современный историк русской журналистики справедливо отмечает: «Некоторые современные исследователи относятся к этому факту с недоумением: почему свой последний роман, в котором он любил мысль о будущем России, великий русский писатель отдал в такой «несерьезный» журнал? Возможно, Л.Н. Толстого привлек именно тираж «Нивы», дававший возможность прочитать роман сотням тысяч обыкновенных, но «серьезных, вдумчивых и неглупых» людей» [4, с. 180]. Практически все новые черты литературной жизни, литературного быта, изменения статуса писателя в общественном сознании прямым или косвенным образом отразились на рецепции его личности творчества. Поэтому для понимания общественного историко-литературного и методологического контекста обозначим хотя бы пунктирно эти новые черты, что позволит несколько по-иному взглянуть и на фигуру позднего Толстого.

Начало XX века отмечено важными процессами в социологии литературной жизни, среди которых, прежде всего, выделяется невиданный взлет статуса писателя в общественном сознании.

«Художник теперь сам как бы создавал эталон жизненного поведения – своей личностью, обликом героя своего творчества. И сами факты личной и общественной жизни писателя привлекали теперь гораздо более активное внимание…Писатель переставал быть явлением только литературной жизни эпохи, он оказывался столь же показательным фактором общественного движения. Он открыто принимал в нем участие, сфера его контактов с читателем колоссально расширилась» [5, с. 17].

Эти процессы связаны с бурным развитием журналистики, прессы. Б. Эйхенбаум подчеркивал, что в это время «русская литература обрастала прессой. Писательство становилось распространенным занятием, массовой профессией, обслуживающей разнообразные вкусы и требования общества» [6, с. 120-121].

В XIX веке критика воспринимала писателя не столько как личность, сколько как явление, она в значительной степени представляет читателю персонажный мир литературного произведения, интерпретирует характеры, конфликты героев, поэтому черты литературной жизни, «особые формы быта, человеческих отношений и поведения, порождаемых литературным процессом и составляющие один из его исторических контекстов» [4, с. 194] практически, за редким исключением, никак не осознавались. На рубеже XIX-XX веков меняется жанрово-стилевая парадигма – появляются жанры интервью с писателем, беллетристического репортажа (А.А.Измайлов), переживает бум жанр литературного портрета, в газетах (например, в «Биржевых ведомостях») давалась информация о жизни художественной богемы. Темой критических выступлений становились описания литературных вечеров, выступлений (лекций) литераторов. В этой связи нужно вспомнить, что первым из «интервьюируемых» стал именно Лев Толстой. Его же стали одним из первых русских писателей и снимать на киноаппарате – в юбилейный 1908 год [7, с. 713-721].

Теперь у публики нередко внимание к творчеству перевешивалось нередко интересом к внешней стороне жизни автора, литературное произведение утрачивало свою значимость на фоне интереса к частной жизни и стратегии поведения писателя. Она интересовалась тем, какие экстравагантные выходки совершил Куприн, как живет в эмиграции на Капри Горький, как на представлении пьесы Л.Андреева «Жизнь человека» умер от разрыва сердца один доктор, а умерший в Германии известный режиссер W завещал над его могилой прочитать монолог о смерти Терновского из андреевской драмы «К звездам» и т.д. (примеры взяты из книги А.Измайлова «Литературный Олимп»). Отсюда и характерные в начале века «обиды» писателей (полемика о «пределах критики» Брюсова и Волошина, споры Сологуба и Измайлова, Брюсова и Чулкова, Брюсова и Бальмонта и т. д.).

Процессы урбанизации, омассовления культуры приводят к тому, что в начале XX века современники стали говорить о появлении т.н. «городской» критики. Для исследователей истории литературы, критики и журналистики остался мало замеченным тот факт, что журналистика начинает активно прибегать к визуальным формам оценки – прежде всего в получивших широкое распространение в то время сатирико-юмористических журналах и газетах. Появление многочисленных шаржей на деятелей русской культуры связано с тем, что, в этом, с одной стороны, по-своему «преломлялось свойственное той эпохе внимание русского искусства к образам творческой интеллигенции. С другой – пародийное содержание…рисунков часто несло в себе иронию, иногда мягкую, иногда злую, по адресу «парнасских жителей», чурающихся земных забот и печалей» [8, с. 290].

Можно вспомнить при этом, что еще в сатирической графике 1840-70–х гг. обнаруживается ее весьма тесная связь с литературной критикой и публицистикой (карикатуры Н. А. Степанова с изображением Белинского, Булгарина, сотрудника «Северной пчелы» Брандта; выпущенный как приложение к журналу «Стрекоза» «Карикатурный альбом современных русских писателей» и т. д.).

Практически все отмеченные черты отразились и на Толстом.

Нуждаются в обстоятельных исследованиях два направления рецепции Толстого: образ Толстого в пародиях и визуальной юмористике. Отражение современной литературной жизни в периодике начала XX века имело различные формы: не только публикация собственно текстов произведений, но и критика, интервью, пародийные тексты, фотографии, шаржи. Практически каждый шаг Толстого получал отражение в прессе. В 1908 г. вышел сборник «Граф Л. Н. Толстой в карикатурах и анекдотах» (собрал Юрий Битовт), включающий главным образом вышедшие в юбилейный (1908 год) собрание анекдотов, карикатур, шуточных стихов и шаржей.

Тема «Толстой в юмористике» в последнее время все больше привлекает внимание исследователей.

Иоанна Пиотровска (Joanna Piotrowska) в докладе «Завещание Льва Толстого в представлении русских и польских юмористических журналов» на Международной конференции «Пресса в русском историко-литературном процессе» (10–11 декабря 2015 г., Варшавский университет) показала, как интерпретации поведения наследников Толстого в русских, и польских изданиях (петербургский «Сатирикон» и московский «Будильник»,варшавские Mucha («Муха»), Kolce («Шипы»)и Nowy Szczutek («Новый щелчок») зависели от культурных и религиозных представлений издателей [9].

В казанской коллективной монографии опубликована статья молодого исследователя Толстого А. Тушева, в которой исследуется восприятие Л.Н. Толстого юмористическими журналами рубежа XIX–XX веков (в период празднования восьмидесятилетнего юбилея писателя) [10, с. 174-185].

Разумеется, рамки и направление этой темы весьма обширны, очень много практически забытого материала. В названной статье берется исключительно материал «Будильника». Но есть много других источников, которые требуется ввести в научный оборот как факты восприятия Толстого в зеркале популярной прессы начала XX века.

Приведем несколько примеров. В журнале «Огонек» была постоянная рубрика «Как проводили лето члены государственной Думы, писатели и художники» художники». Она регулярно появлялась в 1909 г. В номере «Огонька» от 26 сентября (9 октября) размещены фотографии Л. Толстого, сопровождаемые разъяснением: «Л. Н. Толстой у Черткова в Крекшине», «Л. Н. Толстой беседует с пришедшими к нему крестьянами»: «В недавние дни Л. Н. Толстой гостил в селе Крекшине, Московской губ., у своего друга, высланного администрацией из Тульской губернии. Чертков живет в красивом доме своих родственников Пашковых, расположенном посреди парка, разбитого в английском стиле. Порядок дня тот же, как и в Ясной Поляне, чтобы не нарушать привычек великого писателя» [11, с. 8]. Любопытен журнальный контекст: фотографии с изображением Толстого на отдыхе размещены на одном журнальном развороте вместе с фотографиями Л. Андреева, проводящего отдых на своей даче в деревне Вамельсу (на Черной Речке), художников. Невольно создается впечатление, что и Толстой, пропагандирующий опрощение и аскетизм, также оказывается в компании «парнасских жителей». А на первую страницу журнала вынесены карикатурные рисунки, посвященные отдыху Толстого, в них в шаржированной форме выражено чрезмерное, доходящее до назойливости внимание к жизни Толстого. Вот сопроводительные надписи: «В имении Черткова было целое нашествие. Дошло до того, что устроили прогулку вокруг дома и стали заглядывать даже в окна» (к первому рисунку, где Толстой изображен сидящим за столом, перед ним тарелка, в которой лежит одна морковка [11, с. 1]. Вегетарианство было одним из распространенных объектов комического образа Толстого.

А на обложке другого номера «Огонька» вынесены снимки московского корреспондента журнала «Огонек» С. Г. Смирнова под общим заглавием «Приветствия графу Л. Н. Толстому в Москве» (1. Толстой на пути к вокзалу. 2. Л. Н. Толстой с супругою на Брянском вокзале. 3. Л. Н. Толстой с графиней Софьей Андреевной в ожидании поезда на Курском вокзале. 4. Л. Н. Толстой у Курского вокзала пред отъездом в ясную Поляну отвечает на приветствия толпы. 5. Москвичи провожают Л. Н. Толстого) [12, с. 1].

Общая атмосфера расцвета литературной пародии в начале века не могла обойти и Толстого. Безусловно, в отличие от почти открытого издевательства над модернистами, «смех над теми или иными аспектами толстовской личности или творчества в большинстве случаев сопровождался подчеркнуто уважительным отношением к писателю» [10, с. 176]. Пародисты не трогали «Войну и мир», «Анну Каренину», их внимание привлекал Толстой-современник. Здесь нужно назвать пародию «Власть тьмы, или один увяз, всей семейке пропасть» (появилась в журнале «Развлечение», 1898, №8. Подпись: Граф Нулин). Вслед за появлением «Воскресения» в «Ниве» в журнале «Развлечение», а затем и отдельным изданием вышла пародия на роман. Молодой одесский литератор Д. А. Богемский (наст. фам. Беркович) публикует большую прозаическую пародию на роман под псевдонимом «граф Худой». Называется прозаическая пародия «Понедельник». Надо заметить, что количество прозаических пародий «во все времена было во много раз меньше, чем пародий стихотворных» [13, с. 180]. Это связано с тем, что механизм узнавания «оригинала» в них совсем иной, она «сюжетна, близка литературному фельетону, «пародируемый писатель должен быть известным (скандально известным, знаменитым, модным и проч.) и обладать собственным сложившемся стилем (или сложившейся репутацией – тогда семантический центр тяжести пародии смещается на внелитературные параметры» [13, с. 180-181].

Отметим точно воспроизведенную стилистику начала знаменитого романа. «Как ни старались человеки восточные и обыкновенного калибра, собравшись в одно пустопорожнее место несколько сот тысяч, как ни лазили друг другу в карманы, как ни тузили друг друга под микитки, как ни плевали азартно по сторонам, как ни затягивались махоркой и корешками, – весна все-таки была весной со всеми непременными атрибутами: бронхитом, коклюшем и послеподписочным крахом газет…» [14, с. 3]. Пародирование синтаксиса начала романа станет постоянным, как, например, в пародии П. М. Пильского «Царство божие не в конституции» (вошла в сборник «Незлобивые пародии», 1909), где пародирование стилистики начала романа связано в первую очередь критической направленностью на общественно-публицистические взгляды Толстого.

Но все же предметом пародий становилось не столько художественное творчество Толстого, сколько его публицистика, а также то, что именуют «внелитературными параметрами»: обстоятельства домашней жизни, специфика личных отношений наследников Толстого, особенности изданий его сочинений и т. д. (например, пародия А. В. Амфитеатрова «Страница, взятая наугад из будущего четвертого тома посмертных произведений Л. Н. Толстого, изданных под редакцией В. Г. Черткова с благоговейного разрешения Александры Львовны Толстой и при коварном попустительстве графини Софьи Андреевны Толстой»).

В первое издание знаменитого сборника пародий Е. Венского «Мое копыто» (1910) помещен пародийный портрет Л. Толстого, где в сгущенном и одновременно карикатурно-редуцированном виде предстает философия Толстого. На контрасте между проповедью опрощения и внешней обстановкой яснополянского дома строится заключительная часть пародии: «Я вернулся домой. У ворот усадьбы меня ожидали нищие. Они просили милостыни. Я сказал:

– Братья мои! У меня ничего нет. Все. Что было у меня, я отдал другим. И что такое, братия, собственность. Собственность зло. Земля божия, и лес, из которого сделан на этой земле дом, божий, и столы, и стулья Божии. Как же я могу давать вам Божью собственность, А что такое – взять чужую собственность?.. Вечером я много и долго работал. Приехали гости. Мы пили чай. Князь Облонский очень хвалил булки и кулебяку. Слушали музыку. Легли спать. Много ли человеку сна нужно. В 9 часов я уже был на ногах…» [15, с. 56].

Детальный анализ указанных источников мы оставляем за рамками данной статьи. Нам важно было обозначить контекст и обосновать необходимость изучения Толстого сквозь призму произошедших на рубеже XIX-XX вв. заметных изменений в литературном быте серебряного века, в том числе и активизации смеховой традиции.

 

Библиографический список

1.Интервью и беседы с Львом Толстым / сост. и комм. В. Я. Лакшина. – М.: Современник, 1986 – URL: http://tolstoy-lit.ru/tolstoy/public/lakshin-tolstoj-glazami-sovremennikov.htm (дата обращения: 20.10.2017)

  1. Русаков В. Живая биография гр. Л. Н. Толстого // Известия по литературе, наукам и библиографии. – 1903. – №10-11. С. 101-104
  2. 13.Толстой Л. Н. Собр. Соч. в 22 т. Т. 15 – URL: http://rvb.ru/tolstoy/01text/vol_15/01text/0331.htm (дата обращения: 20.10.2017)
  3. Лотман Ю.М. Литературный быт // Литературный энциклопедический словарь. М.: Советская энциклопедия , 1987. С. 194-195
  4. Долгополов Л.К. На рубеже веков. О русской литературе конца XIX – начала XX века. – Л.: Сов. писатель,,1985. 352 с.
  5. Эйхенбаум Б.М. «Мой временник». Художественная проза и статьи 20-30-х годов. СПб.: Инапресс,2001. 656 с.
  6. Лурье С. Толстой и кино//Литературное наследство. Т. 37-38. – М.: изд-во АН СССР,1939. С. 713-721
  7. Стернин Г. Ю. Очерки русской сатирической графики. – М.: Искусство,1964. 336 с.
  8. Луцевич Л. Ф., Щедрина Т. Г. Пресса как пространство культурно-исторических трансферов // Вопросы философии. – 2016 – №6 http://vphil.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=1419&Itemid=52
  9. Тушев А.Н. Можно ли смеяться над живым классиком? Лев Толстой в зеркале юмористических журналов// Рецепция личности и творчества Льва Толстого: коллективная монография / сост. и науч. ред. Л.Е. Бушканец. – Казань: Изд-во Казан. ун-та, 2017.С. 174-185
  10. Огонек. – 1909. – 26 сентября (9 октября). №39. 16 с.
  11. Огонек. – 1909. 3 октября (16 октября). №40. 16 с.
  12. Кушлина О. Б. Русская литература XX века в зеркале пародии. М.: Высш. школа. 1993. 478 с.
  13. Граф Худой. Понедельник. Новый роман в трех частях. – М.: издание журнал «Развлечение», 1899. 94 с.
  14. Венский Е. Мое копыто. Книга великого пасквиля: литературные шаржи, карикатуры, пародии, памфлет. СПб.: Северные дали, 1910. 160 с.

 

Leo Tolstoy and the comic tradition in russian literature of the silver age

 

Abstract: The article deals with the comic forms of reception of the personality and creativity of Leo Tolstoy. The possibilities of two main aspects of the reception of parody and visual humor explores.

Key words: L. Tolstoy, a literary life, criticism, parody, cartoons.