Трансформация смеховой культуры средневековья в петровскую эпоху

УДК 008

Г.Ю. Литвинцева

Санкт-Петербургский государственный университет культуры и искусств, Россия, г. Санкт-Петербург

Аннотация. В статье раскрывается отличие средневековой пародии от пародии в Петровскую эпоху. Если в средневековых пародиях существовала граница между миром культуры (организованным, настоящим) и миром «антикультуры» («перевернутым», абсурдным, невозможным), то в Петровскую эпоху «мир антикультуры» распространяется за отведенные ему рамки. В преобразованиях Петра I огромная роль отводилась пародии и смеху. Яркой иллюстрацией к трансформации смеховой культуры Средневековья в Петровскую эпоху является деятельность «всешутейшего собора», который был необходим Петру I для реализации государственных целей: утверждение абсолютизма по западному образцу и перевод мышления дворян в западноевропейскую систему ценностей.

Abstract. The main goal of this article is to show the difference between the medieval cultural parody and the cultural parody in the Peter’s the Great epoch. In the medieval parody there was a distinct border between the world of culture (organized, real) and the world of so-called “anti-culture” (absurd, unreal, reflecting the “upside down” world). The culture of Peter’s the Great ruling was characterized by blurring of these distinctions; the “anti-culture” was invading the space of the real culture. Peter the Great put the strong emphasis during his modernization of the Russian culture on parody and laugh. The best illustration of the transformation of the medieval “laugh culture” during the Peter’s the Great years can be found in the activities of his “Jesters Assembly” that played the crucial role in the realization of the state goals: the final victory of the absolute monarchy and the integration of the western cultural mindset into the mentality of Russian aristocracy.

Ключевые слова: пародия; карнавальный смех; кощунство; мир «антикультуры»; всешутейший собор; князь-папа; маскарад.

Key words: parody, carnival laugh, sacrilege, the world of “anti-culture”, the “Jesters Assembly”, Prince- the -father, masquerade.

 Д.С. Лихачев, исследуя смеховую культуру Средневековья, отмечал, что сущность смешного остается во все времена одинаковой, но в смеховой культуре всегда очень четко проступают черты эпохи [9, с. 3]. В этой связи представляет особый интерес рассмотрение процесса трансформации средневекового смеха в Петровскую эпоху, с которой в России началось Новое время. М.М. Бахтин отмечал, что к специфической природе народного смеха недопустимо применять критерии, сложившиеся в условиях эстетики Нового времени, поскольку в средневековом карнавале имела место отмена всех иерархических отношений, норм этикета и пристойности [1, с. 16]. 

Д.С. Лихачев показал, что в древнерусских пародиях «вселенная делится на мир настоящий, организованный, мир культуры – и мир не настоящий, не организованный, отрицательный, мир “антикультуры”. В первом мире господствует благополучие и упорядоченность знаковой системы, во втором – нищета, голод, пьянство и полная спутанность всех значений» [9, с. 16]. Смысл древнерусских пародий заключался в создании мира без системы, мира нелепого и дурацкого. Д.С. Лихачев отмечал, что смех в пародиях обращен против всего того, что считается святым, благочестивым, почетным. 

М.М. Бахтин и Д.С. Лихачев считали важнейшей особенностью карнавального смеха – направленность его на самих смеющихся. Для карнавального языка характерна своеобразная логика, которую М.М. Бахтин называл логикой «обратности», «наоборот», «наизнанку», «логикой непрестанных перемещений верха и низа («колесо»), лица и зада», для него «характерны разнообразные виды пародий и травестий, снижений, профанаций, шутовских увенчаний и развенчаний» [1, с. 16]. Авторы древнерусских пародий смешат собой, притворяются дураками, т.е. создают «авторский образ», необходимый им для их «смеховой работы». 

Отличие средневековой пародии от пародии Нового времени Д.С. Лихачев показал на примере русской демократической сатиры XVII в. В таких пародийных произведениях, как «Служба кабаку», «Калязинская челобитная», «Праздник кабацких ярыжек», «Сказание о бражнике», мы можем найти «пародии на церковные песнопения и молитвы, даже на такую священнейшую, как “Отче наш”. И нет никаких указаний на то, что эти произведения запрещались. Напротив, некоторые снабжались предисловиями к “благочестивому читателю”» [9, с. 12]. Интересно, что в XVIII в. (Новое время) ситуация изменяется. Так, автор предисловия к «Службе кабаку» учел это и сделал следующие пояснения: «”Служба кабаку” полезна только тем, кто не видит в ней кощунства. Если же кто относится к этому произведению как к кощунству, то читать ему его не следует» [там же, с.26].

Д.С. Лихачев приводит отрывки из «Службы кабаку»: «наг объявляешеся, не задевает, ни тлеет самородная рубашка, и пуп гол: когда сором, ты закройся перстом»; «голым гузном сажу с полатеи мести во веки» [там же, с. 20]. «Служба кабаку» изображает кабак как церковь, но в нем нет издевательства над церковью как таковой. М.М. Бахтин также отмечал, что для карнавальной площадной речи характерно употребление ругательств, бранных выражений, о которых можно говорить как об особом речевом жанре [1, с. 23]. 

В карнавальной культуре материально-телесная стихия — это явление положительное, и ее ведущей особенностью является снижение, «то есть перевод всего высокого, духовного, идеального, отвлеченного в материально-телесный план, в план земли и тела в их неразрывном единстве» [там же, с. 26].           М.М. Бахтин отмечал, что такие гротескные образы Рабле, «как бросание калом», «обливание мочой», «испражнения», с точки зрения «классического» канона циничны, поскольку положительный и отрицательный полюсы становления (рождение и смерть) разорваны и противопоставлены. Поэтому и «кал, и моча приобретают узко бытовой, однозначный смысл (наше современное значение “кал”, “моча”)» [там же, с. 248]. Не случайно, речевые нормы литературной речи Нового времени налагали запрет на вышеперечисленные темы и гротеск, связанный с народной смеховой культурой оказался вне большой литературы. 

В «Повести о бражнике» представлен мир «антикультуры» — мир перевернутый, дурацкий и невозможный. Бражник, который менее греховен и более умен, чем Давид, Соломон и популярный на Руси Никола, только по меркам пародии Нового времени является кощунственным образом, поскольку воспринимается узко и буквально. 

В Петровскую эпоху изменяется содержание и цели пародии. Осмеяние и искоренение старых обычаев Петр I осуществлял с помощью различных потех, новых праздников и форм досуга, и помогал ему в этом учрежденный им «всешутейший собор», который являлся неотъемлемой частью всех празднеств и развлечений.

Коллегия пьянства или «сумасброднейший, всешутейший собор» состоял под предводительством князя-папы или «всешумнейшего и всешутейшего патриарха московского, кокуйского и всея Яузы». При нем был конклав 12 кардиналов, отъявленных пьяниц и обжор, с огромным штатом таких же епископов, архимандритов и других духовных чинов. В этом уставе до мельчайших подробностей определялись чины избрания и разные степени пьяной иерархии. Так, В.О. Ключевский отмечал, что «первейшей заповедью ордена было напиваться каждодневно и не ложиться спать трезвым. У собора, целью которого было славить Бахуса питием непомерным, был свой порядок пьянодействия “служения Бахусу” и честного обхождения с крепкими напитками» [6, с. 184].

Какую же цель преследовал Петр I, создавая данную коллегию?         В.О. Ключевский склонен видеть здесь больше настроения, чем тенденции [6]. С.А. Князьков считал поводом к учреждению порок пьянства подданных Петра I [7]. И.И. Голиков петровский «разгул» трактует не как монаршее развлечение, не как личную прихоть или озорство, а как культурную акцию. Но у И.И. Голикова данная акция имеет односторонний характер: Петр I осмеивает ненавистную ему старину, борется с бездельем и неблагочестием с помощью «посмеяния и приведения в стыд во имя дел и великих предприятий» [5, ч. 1, с. 14]. Хотя И.И. Голиков указывает на связь деятельности «всешутейшего собора» с уничтожением патриаршества.

А.М. Панченко пытается понять Петра I, исходя из того, что он был «вечным работником» и каждый его шаг преследовал определенную цель. «Всешутейший собор» — штрих в картине подавления церкви самодержавным государством. Он был также необходим Петру I для утверждения нового взгляда на веселье и смех. Петр I стремился подчинить развлечения высшего общества идеям «натурального права» Г. Гроция и С. Пуфендорфа, согласно которым «созданная Богом натура становится автономной и независимой от него и подчиняется лишь установленным законам» [10, т. III, ч. 1, с. 162]. Эти идеи необходимы были преобразователю для установления царского единовластия, и немалая роль в реализации данной цели принадлежала сфере развлечений. Направляя свои усилия на борьбу с традиционным мировоззрением и ценностями, Петр I, по выражению А.М. Панченко, борется с «религиозной концепцией веселья» [там же, с. 160]. 

Если в Древней Руси существовала граница между миром культуры и миром «антикультуры», то в Петровскую эпоху она разрушается. Петр I стремился внушить мысль, что «paзгул», «шумство», веселье — обыкновенная вещь и веселиться можно всем и это не считается греховным. 

Мир «антикультуры» был создан Иваном Грозным в Александровской слободе. Царь и опричники приняли на себя монашеские звания: Иван Грозный был игуменом, Вяземский – келарем, Скуратов – пономарем. В слободе были установлены монастырские порядки: «в полночь все вставали для первой церковной службы; в 4 часа снова все собирались в церковь к заутрене, длившейся до 7 часов; в 8 часов начиналась обедня. Иван, стараясь быть примером для всех, так усердно молился, что на лбу у него оставались следы поклонов» [3, с. 383]. Одновременно царь развлекался пытками, менее кровавыми играми скоморохов и медвежатников. 

Почему Иван Грозный в глазах современников продолжает оставаться православным царем, а Петра, творящего такого же рода бесчинства, в народной среде объявляют антихристом? Поведение Ивана Грозного вписывалось в традиционные рамки норм и представлений. Иван Грозный не посягал на мир культуры, создавая в слободе мир «перевернутый», абсурдный. Петр I же распространил мир «антикультуры» за отведенные ему рамки и это делал намеренно, преследуя цель европеизации русской культуры [см. 8].

Петр I постоянно смешивал серьезное и шутовское. Всешутейшие графы и патриархи совмещали и перемешивали свои шутовские должности и атрибуты с ответственными государственными постами и должностями. Так, князь-папа Н. Зотов был хранителем государственных печатей, князь-кесарь Ф. Ромодановский заведовал тайной полицией, важные государственные сановники специальными указами обязывались участвовать в маскарадах и всякого рода непристойных увеселениях в смешных и шутовских костюмах и нередко параллельно решали дела государственной важности. По этому поводу Ф. Берхгольц недоумевает и пишет, что, по его мнению, это «кажется неприличным, тем более, что многие из них наряжены так, как вовсе не подобает старикам, судьям и советникам» [2, ч. 4, с. 17].

В Древней Руси существовал обычай христославления, когда «священники между Рождеством и праздником трех царей (Крещение) ходят по всем домам своих приходов и поют некоторые церковные песни, и за это подносят им пиво или водки, да еще несколько копеек» [12, 16]. И.Г. Фоккеродт также описывает пародию «пьяной коллегии» на данный обычай: «Куда привалит это шествие, там сначала поется славление, за которое хозяин должен оплачиваться подарком, по крайней мере, в 100 рублей. Вслед за тем гости, которых бывало до 300, садятся за стол, и, если хозяин не слишком чего подает пить им, принесет очень скупой подарок, то его не только напоят до полусмерти, но и надают ему полновесных тузов в придачу» [там же, с. 17]. Участие в царской потехе имело принудительный характер. Из дворян выбирались архиереи и другие духовные чины, а во главе — князь-папа. Певчие государевы пели: «”Христос рождается” и ставили на стол чашу с вином. Затем архидиакон возглашал: “Всешутейский князь-папа, благослови в чаше вино!”». Святочные мистерии несли неслыханное унижение для старой знати. Показательно высказывание князя И. Хованского: «имали меня в Преображенское и на генеральном дворе Никита Зотов ставил меня в митрополиты, а дали мне для отречения столбец и по тому письму я отрицался, а во отречении спрашивали вместо “веруешь ли” – “пьешь ли” и чем своим отречением я себя и пуще бороды погубил, что не спорил и лучше мне было мучения венец принять, нежели было такое отречение чинить» [11, т. 15, кн. 8, с. 101].

Показательны в этом отношений и потешные свадьбы. В 1720 г. состоялось торжество по поводу свадьбы князя-папы И. Бутурлина. Был составлен шутовской список приглашенных, которые должны явиться в маскарадных костюмах. Маскарад продолжался 8 дней, в течение которых затевались всевозможные дурачества и непристойности. Устраивается постель для новобрачных в пирамиде, воздвигнутой перед Сенатом в память счастливой битвы со шведами. Молодых укладывают, напоив их мертвецки пьяными, и заставляют их пить из стаканов, «одна форма которых оскорбление для нравственности» [4, с. 238]. Бракосочетание проходило в церкви св. Троицы. Во время празднования свадьбы князь-папа сидел со своей 60-летней «молодой» подругой за разными столами. Маскарадный Бахус сидел у стола на винной бочке и принуждал пить князя-папу и кардиналов. На следующий день князь-папа вступал в исполнение своих папских обязанностей, раздавая благословение по обряду русских священников.

«Всешутейший собор» прекратил свое существование вместе со смертью Петра, но можно сказать, что он оправдал надежды преобразователя, связанные с формированием нового взгляда на веселье и смех. Трансформация смеховой культуры Средневековья была обусловлена такими целями Петра I, как европеизация русской культуры и утверждение абсолютизма по западному образцу. 

 

Библиографический список 

  1. Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. – М.: Художественная литература, 1990. – 543 с.
  2. Берхгольц Ф.В. Дневник камер-юнкера Ф.В. Берхгольца. 1721–1725: в 4 ч. – М.: Университетская типография, 1902–1903. – 783 с.
  3. Валишевский К.Ф. Иван Грозный. — М. ИКПА, 1989. – 397 с.
  4. Валишевский К.Ф. Петр Великий. По новым документам. — М.: Образование, 1911. – 415 с.
  5. Голиков И.И. Деяния Петра Великого. – М.: Универ. тип. Н. Новикова, 1778-1779. – 368 с.
  6. Ключевский В.О. Исторические портреты: Деятели исторической мысли. — М.: Правда, 1990. – 624 с.
  7. Князьков С.А. Из прошлого русской земли: Время Петра Великого. – М.: Планета, 1991. – 712 с. 
  8. Литвинцева Г.Ю. Европеизация культуры русского дворянства в Петровскую эпоху // Credo. – Оренбург: Оренбургское региональное отделение российского философского общества, 2001. – С.126–139.
  9. Лихачев Д.С., Панченко А.М. Смеховой мир Древней Руси. – Л.: Наука, 1976. – 212 с.
  10. Панченко А.М. Русская культура в канун петровских реформ // Из истории русской культуры XVII- начало XVIII века.- М.: Школа «Языки русской культуры», 1996. — С. 11-261.
  11. Соловьев С.М. История России с древнейших времен. – М., 1962. – 1024 с.
  12. Фоккеродт И.Г. России при Петре Великом. — М.: Общество истории и древностей российских при Московском университете,1874. — 152 с.