Нравственность и смех

УДК 616.851

Скутин А. В.

ФГОУ ВО «Уральский государственный университет физической культуры»

г. Челябинск, Россия

 

Аннотация. В статье рассматриваются, ставшие уже историческими, исследования посвящённые новой отрасли человеческих знаний – гелотологии. В заключение приводится вывод, свидетельствующий в пользу высокой духовности юмора и смеха в европейской культуре.

Ключевые слова: гелотология, юмор и смех, психологи, писатели, философы, культурологи.

Введение. Неоспорим тот факт, что смех, комизм и юмор существуют так долго, как и само человечество, однако логическая, моральная, этическая стороны этой проблематики начали осмысляться лишь в средние века нашей эры и в настоящее время человечество подошло к порогу своеобразного «смехобума».

Необходимо отметить, что до сих пор многие учёные, психологи и писатели, философы и культурологи открывают в этом обширном явлении всё новые и новые грани.

Обсуждение. Один из великих и известных немецких классиков комического [7, с.127-217], пишет: «Смешное испокон века не желало укладываться в определения философов, – если только не против своей воли, – просто потому, что чувство смешного принимает столько разных образов, сколько есть на свете всякой невидали; среди всех чувств у него одного – неисчерпаемый материал, равный числу кривых линий». Далее автор ссылается на суждение великого Аристотеля о смешном: «всё смешное возникает из безвредной несуразицы», и вступает с ним в идейный спор: – «но ведь всякая несуразица отнюдь не комична у животных и у безумных, и не комичны величайшие нелепости, творимые целыми народами, например, камчадалами, – у них бог Кулка принимает свои собственные замёрзшие испражнения за богиню красоты, пока те ещё не оттаяли».

Любопытно, что повествование о комическом и смешном, юморе и иронии, остроумии, у писателя имеет свои подразделения.

Приведём кратко его, заслуживающую особого внимания, рубрификацию:

1. Определение смешного.

2. Теория возвышенного.

3. Исследование смешного.

4. Источник удовольствия от смешного.

5. Понятие юмора.

6. Юмористическая целокупность.

7. Ничтожащая, или бесконечная, идея юмора.

8. Юмористическая субъективность.

9. Чувственный мир юмора.

10. О юморе эпическом, драматическом и лирическом.

11. Ирония, нешуточность её видимости.

12. Материал иронии.

13. Комическое в драме.

14. Шут.

15. Комическое в лирике, или каприз и бурлеск.

16. Об остроумии.

17. Остроумие, проницательность, глубокомыслие.

18. Необразное остроумие.

19. Краткость речи.

20. Остроумный круг.

21.Тонкость.

22. Образное остроумие, его источник.

23. Две ветви образного остроумия.

24. Аллегория.

25. Игра слов.

26. Мера остроумия.

27. Потребность в учёном остроумии.

Как видно из приведённой выше рубрификации, знаменитый учёный и писатель раскрывает всё или почти всё известное на то время (XVII в.) о юморе и о смешном. Немецкий классик ссылается на труды великих комедиантов, философов, писателей, известных тогда. Среди них можно увидеть и Сервантеса, и Свифта, и Стерна, а также Аристотеля, Ариосто, Вольтера, Гердера, Канта, Стила, Лафонтена, Филдинга, Хольберга, Гёте, Штурца, Шиллера, Шекспира, и многих других. Он размышляет о смешном у этих авторов – «У Стерна больше юмора, чем остроумия и иронии, у Свифта больше иронии, чем юмора, у Шекспира – остроумие и юмор, но меньше иронии в узком смысле слова». Он продолжает – «Царство сатиры – половина морального царства – меньше, потому что нельзя издеваться по произволу; царство смеха – бесконечно велико, а именно оно простирается во все концы, куда только заходит царство рассудка, или конечного, ибо к любой его степени найдётся субъективный контраст, который умаляет. В первом случае (сатира) чувствуешь себя нравственно связанным, во втором (смех) – поэтически раскованным.

Шутка не знает иной цели помимо своего существования. Поэтический цвет её крапивы не жжёт, и едва ли почувствуешь удары её розог, цветущих и проросших листьями… люди сначала смеялись, а потом появились комики… все народы начинали с комедии – потому не противоречит то, что комедия была на первых порах подражанием действиям, потом стала повторением и мимикой духовного и лишь совсем поздно – подражанием и поэзией». Автор приводит уникальный случай «переизбытка веселья», когда «человек, уже не владел телесным эпилогом духовной игры, как случилось то с греком Филемоном, который был к тому же комическим поэтом, которому пошёл притом сотый год и который в довершение всего умер от смеха при виде всего лишь жрущего финики осла».

Писатель делает интересное умозаключение о том, что «…большая и лучшая часть остроумных изречений принадлежит духовным лицам и актёрам, – этим последним в особенности ещё и потому, что сцена – это камера обскура и микрокосм космоса и, следовательно, в таком насыщенном и сжатом виде содержит в себе все комические комбинации этого последнего, пользуясь при этом мнимым и иллюзорным аппаратом большого мира… и те и другие, и духовные лица и актёры, сообща представляют случаю большую контрастность благодаря различию между высотой их реального и кажущегося положения.

Так, в эпоху христианского средневековья именно чёрное духовенство было излюбленным чёрным яблоком сатирических мишеней (пример у Боккаччо в произведении «Декамерон»). Автор делает простое, но одновременно величественное умозаключение – «Всё серьёзное – для всех; юмор существует для немногих, и вот почему: он требует духа поэтического, духа вольно и философски воспитанного, который принесёт с собой не пустопорожний вкус, а высший взгляд на мир».

Размышляя о природе комического, известный советский писатель [4, с.15], пишет – «… смех, как ртуть. Он легко ускользает из-под рук теоретика. В этом трудность, но не безнадёжность исследования природы комического». Автор продолжает – «В истории эстетической мысли комическое характеризуется как результат контраста, «разлада», противоречия: безобразного – прекрасному (Аристотель), ничтожного – возвышенному (Кант), нелепого – рассудительному (Жан-Поль, Шопенгауэр), бесконечной предопределённости – бесконечному произволу (Шеллинг), образа – идее (Фишер), автоматического – живому (Бергсон), неценного – притязающему на ценность (Фолькельт), необходимого – свободному (Аст, Шютце), ничтожного – великому (Липс), ложного, мнимо основательного – значительному, прочному и истинному (Гегель), внутренней пустоты – внешности, притязающей на значительность (Чернышевский).

Один из именитых учеников [6, с.152-154] великого И. П. Павлова, раскрывает дефиниции веселья, смеха с позиций физиологических, описательных, в том числе и у животных: «Смех появляется филогенетически впервые у обезьян. При щекотании шимпанзе под мышками он издаёт резкий звук, похожий на смех. По прекращении смеха остаётся выражение, которое можно назвать улыбкой. Обезьяна при приятном ощущении оттягивает назад углы рта (улыбка), увидев вновь любимую особу, испускает хихикающий звук. Какова природа смеха? Ученый рассматривает причины возникновения веселья, прежде всего, с позиций физиологии, условных и безусловных рефлексов – «Выражение весёлого настроения может возникнуть как безусловный рефлекс – в силу телесных и органических ощущений.

Дети и молодые люди часто смеются без всякого внешнего повода, надо думать, в силу положительного тона органических ощущений, говорящих о благополучном состоянии организма. Если ребёнка несколько раз пощекотали под мышками, то достаточно показать приближающуюся «козу», как он начинается ёжиться и хохотать. Условный рефлекс уже образовался. Выразительные движения могут появляться помимо воли в качестве безусловного рефлекса (смех при щекотании), могут возникать по типу условного рефлекса (смех ребёнка при виде «козы») и могут вызываться волевыми импульсами. Актёры умеют волевым порядком превосходно вызывать мимику эмоций и при этом никакого аффекта не испытывать. Ощущения от сокращения мимических мышц сами по себе ещё не составляют эмоции».

Автор проводит дифференцировку состояния радости и веселья – «Весёлое настроение и радость – переживания близкие друг к другу. Радостью обычно называют реакцию на неожиданное получение чего-то приятного, желанного. Она носит характер аффекта, то есть эмоции, быстро возникающей, достигающей более или менее значительной интенсивности и быстро протекающей. Веселье может возникать и эндогенно, без всякого внешнего повода. Радость и веселье выражаются в известных каждому чувственных переживаниях, связанных с моторными проявлениями и влиянием на ход ассоциаций. Чувство радости, выраженное нерезко, может быть без веселья («тихая радость»). Весёлое настроение и радость не есть высшая степень удовольствия. Чувство удовольствия не сливается с чувством веселья и радости, а сосуществует с ними. И весёлый и радостно настроенный человек чувствует неудовольствие от вкуса хинина и удовольствие от запаха цветов. Здоровое состояние молодого организма порождает чувство бодрости, повышенное настроение, на фоне которого легко возникает весёлость, повышается активность и работоспособность».

Учёный анализирует акмеологические периоды жизни человека – «Возрастные изменения придают каждому переживаемому периоду различный оттенок. Детской живостью, весельем и радостью начинается жизнь. С годами замолкает детский смех. Соберётся несколько детей – и вспыхивает детское веселье и радость с беготнёй, прыжками и криками; соберётся несколько стариков – и не слышно заразительного смеха. Молодой, здоровый, быстро растущий организм порождает хорошее самочувствие и создаёт базу для веселья и радости. Эта готовность к веселью сохраняется и в юности. В юности люди смеются при ничтожном поводе, а, в сущности, потому, что им беспричинно весело. Происходит неожиданная остановка трамвая, пассажиры валятся – старики ворчат, а девочки в 15-17 лет заливаются хохотом, как будто произошло что-то чрезвычайно забавное. Конечно, и человек здоровый и крепкий может быть расположен к тоске и мнительности, но здесь речь идёт об общей схеме. При «организации веселья» искусственно создают необходимый фон как предпосылку веселья.

Физическое напряжение в известных пределах (ходьба, спорт, гимнастика, физическая работа) может изменять настроение. У человека разгорячённого движением, нередко исчезает дурное настроение, отходят огорчения и неприятности, возникает чувство свежести и бодрости. Это влияние движения на настроение делает понятным, почему движения в виде пляски, танцев и игр введены в технику организации веселья».

Как заключает далее автор – «Можно считать доказанными следующие положения: 1) реакции радости и веселья связаны с функцией подкорковых узлов; 2) они могут возникать как безусловные реакции (при гипоманиакальных состояниях, при действии химических веществ на головной мозг, при детском веселье); 3) они могут возникать как реакции, образовавшиеся на основе жизненного опыта по закону временной связи, и эволюционизировать с развитием психики». Исследователь описывает особое чувство радости – экстаз – «Высшей степени положительные переживания достигаются при экстатических состояниях счастья, когда «я» всецело захвачено чувством, когда в субъективном восприятии исчезает внешний мир, когда человек субъективно находится вне времени и пространства.

Экстатические состояния счастья, получившие на русском языке название «блаженства», наблюдались при религиозных переживаниях, в «религиозном экстазе» у средневековых мистиков, шаманов, у коренных народов Азии, Америки и Африки. Средневековые мистики и индийские йоги стремились достичь состояния сосредоточенности и «блаженства». Такое состояние достигалось путём тренировки, постами, сосредоточением внимания на узком круге представлений. Сосредоточение оказывало сильные действия на телесные процессы. Так, «сострадание Христу» вело у стигматизированных к образованию язв на руках и ногах. Это образование язв стало понятно в связи с выяснением влияния коры головного мозга на соматические процессы. Как известно, путём внушения в гипнозе можно вызывать пузыри на коже, как при ожоге, кожные сыпи и т.п. Мобилизация аффективности в определённом направлении у лиц с повышенной эмоциональной возбудимостью вела к появлению реакции истерического типа. В русских мистических сектах экстаз протекал при наличии двигательного возбуждения. Пение, пляска, кружение при наличии аффективной направленности служили способом вызывания экстатического состояния («радения»).

Известный в советское время замечательный ученый, д.ф.н., [1, с.48] определяет комическое, как «категорию эстетики, обозначающую предметы и явления внутренне противоречивые, не соответствующие своей собственной природе и, вследствие этого, вызывающие смех, характер которого (юмор, ирония, сарказм) обусловливается не только сущностью противоречия, но и особенностями нашего отношения к нему. Область комического – область смешного. Однако не всё смешное комично, не любой смех обладает достоинством комического. Исполненный смысла и значения смех, подобно увеличительному стеклу, заставляет «мелочь и пустоту жизни» выступить ярко, выпукло. Комическое – одно из средств духовного вооружения против зла, несправедливости, самодовольства, пошлости и т.п. Комическое служит человечеству «как старое, но грозное оружие»».

Интересен взгляд знаменитого писателя предреволюционной волны в России на природу комического [2, с.136]. Он пишет – «Остроумие, составляющее существенный элемент комического, как и смех, им возбуждаемый, бывает разное. Есть остроумие пустое, беспредметное, но есть остроумие, обусловленное умением «видеть вещи в настоящем виде, схватывать их характеристические черты, выказывать их смешные стороны». В этом последнем случае оно выступает как форма познания существенного, истинного, скрытого от поверхностного мира».

По мнению другого классика [4, с.48] – «безобразное, как и комическое, является противоположностью возвышенного. Безобразное становится комическим, когда пытается казаться прекрасным». Далее он продолжает – «В природе нет места комическому, ибо в природе нет воли, следовательно, нет никаких притязаний. Пейзаж может быть некрасивым, но никогда не может быть смешным. Некрасивые растения, как, например, кактусы, могут быть безобразными, но в них нет ничего смешного. Истинная область комического – человек, человеческое общество, человеческая жизнь, ибо только в человеке развивается стремление быть не тем, чем он является на самом деле, или тем, что он должен быть. Всё неудачное, неуместное, внутренне противоречивое в человеке становится комическим, если не бывает страшным, пагубным. Например, страсть, если она не величественна и не грозна, чрезвычайно смешна. Раздражительный человек смешон, если его гнев вызван пустяками и не приносит существенного вреда. Самое трагическое превращается в комическое, если оно остаётся пустой претензией. Всё безвредно-нелепое комично.

Главный источник комического – глупость, нелепость». Автор проводит градацию комического – «Комическое становится фарсом, если оно проявляется только внешними действиями, например, клоунада. Второй вид комического – острота и насмешка, сущность которых заключается в неожиданном сближении двух весьма различных предметов, сходных разве в какой-нибудь отдельно взятой черте. Острота и состоит в выявлении этого парадоксального сходства. Если острота стремится только блеснуть, то насмешка стремится кольнуть, уязвить. В остроте нередко преобладает весёлость, бойкость ума, в ней нет презрения, зато есть шутка. Острота – насмешка над другими. Юмор – добродушная насмешка над собою».

По мнению писателя – «человек в юморе хочет выставить себя смешным, позволяет себе фарс и шутовство. Юморист может до того теряться в остротах, шутках, фарсах, дурачествах, что для непонимающих юмора может казаться шутом или отчасти помешанным, как, впрочем, и думают о Гамлете. Но его юмор и дурачества – насмешка мудреца над глупостью и подлостью, его смех – горестная улыбка сострадания к себе и к людям. У Шекспира представителем простодушного мира простодушного юмора является шут, в русском народе встречается много шутников и юмористов, юмор которых едок, несмотря на свою весёлость, юмор украинцев простодушнее. Смеясь над безобразным, мы становимся выше его. Смеясь над глупцом, мы чувствуем, что понимаем его глупость, в это время мы выше его». Своеобразна мысль Чернышевского о том, что «комическое пробуждает в нас чувство собственного достоинства, ибо ставит нас выше того, что вызывает смех».

Один из апологетов теории реформ [8, с.418] в «Критике гегелевской философии права» писал: «История действует основательно и проходит через множество фазисов, когда уносит в могилу устаревшую форму жизни. Последний фазис всемирно-исторической формы есть её комедия. Богам Греции, которые были уже раз – в трагической форме – смертельно ранены в «Прикованном Прометее» Эсхила, пришлось ещё раз – в комической форме – умереть в «Беседах» Лукиана. Почему таков ход истории? Это нужно для того, чтобы человечество весело расставалось со своим прошлым»

Французский философ-идеалист 19 века [3, с.96-107] подходит к описанию смеха следующим образом: «Что означает смех? В чем сущность смешного? Вот 1-й пункт, на который я считаю нужным обратить внимание. Не существует комического вне собственно человеческого. А вот следующее обстоятельство, на которое я хотел бы обратить Ваше внимание. Смешное не может нравиться тому, кто чувствует себя одинокими. Смех словно нуждается в отклике. Наш смех – это всегда смех той или иной группы… достаточно заметить, что комический персонаж обыкновенно смешон ровно настолько, настолько он не сознает себя таковым. Комическое бессознательно».

Отечественный классик психологии [10, 458-498] разделяет такие понятия, как комическое, юмор, иронию – «Чувство комического, с которым нельзя смешивать ни юмор, ни иронию, заключает в себе интеллектуальный момент, как существенный компонент. Для возникновения чувства комизма необходимо совершающееся на глазах у человека разоблачение неосновательной претензии.

Значительно сложнее, чем чувство комического, собственно юмор и ирония. Юмор предполагает, что за смешным, за вызывающим смех чувствуется что-то положительное, привлекательное. С юмором смеются над недостатками любимого. В юморе смех сочетается с симпатией к тому, на что он направляется. Ирония расщепляет то единство, из которого выходит юмор. Она противопоставляет положительное – отрицательному, идеал – действительности, возвышенное – смешному, бесконечное – конечному. Смешное, безобразное воспринимается уже не как оболочка, и не как момент, включенный в ценное и прекрасное… а только как его противоположность, на которое направляется острие иронического смеха. Ирония разит несовершенства мира с позиций возвышающегося над ними идеала. Поэтому ирония, а не более реалистический по своему духу юмор, была основным мотивом романтиков.

Следующий классик отечественной психологии [5, с.223-229], так рассуждает о смешном: «Комедия имеет свой катарсис, заключает в смехе зрителя над героями комедии. Здесь совершенно явно разделение зрителя и героя комедии: герой комедии не смеётся, он плачет, а зритель смеётся, или, наоборот; в комедии может быть печальный конец для положительного героя, а зритель всё же торжествует. На сцене победил Фамусов, а в переживаниях зрителя – Чацкий».

Известный зарубежный исследователь [12, с.143-146, 153] в книге «Экспериментальная физиология эмоций» (1968), пишет: «Смех является довольно распространённым признаком радости и удовлетворения. Нередко с помощью смеха выражается также презрение и насмешливое отношение. В Китае смех может означать гнев, а в более давние времена он был также формой поведения, предписываемой слуге, который, например, сообщал господину о своём несчастье с улыбкой, чтобы уменьшить значение несчастья и не беспокоить им почтенное лицо.

В Японии проявление печали и боли в присутствии лиц более высокого положения рассматривалось как демонстрация неуважения. Поэтому человек, которому делается выговор, должен улыбаться, однако следует помнить, что смех, при котором обнажаются задние зубы, также является оскорбительным для вышестоящего лица.

В некоторых приведённых примерах смех является формой, предписываемой нормами культуры, чтобы скрыть отрицательные эмоции. Такую же функцию смех может выполнять и в европейской культуре; так у детей смех довольно часто бывает реакцией на ситуацию, вызывающую отрицательные эмоции. Более значительные различия наблюдаются в выражении радости. Так, например, на Таити для выражения радости, люди иногда причиняют себе боль».

Известный путешественник и культуролог [11, с. 186, 194], описывает разнообразие средств сатиры: «Одним из примеров эмоциональных действий может служить выражение гнева средствами сатиры, с помощью актов поведения. Так, жители Никобарских островов могут при большой ссоре поджечь собственный дом». По мнению исследователя, вполне вероятно, что «при гневе существует сильная тенденция что-либо предпринять, однако внешние проявления этой тенденции значительно различаются в зависимости от прошлого опыта и упражнения».

Уилсон (цитаты по: Kleinberg О., 1948) приводит пример старой женщины, которая, «неожиданно встретив сына, от радости исцарапала себя до крови. Подобные формы радости наблюдались среди аборигенов Австралии. И всё же самой распространённой формой радости является смех. Всё, что касается отношений между людьми, как правило, предполагает чёткие нормы, обязательные для всех членов данной культуры, поэтому эмоции, направленные на других, в большей степени, чем эгоцентрические эмоции, подвержены влиянию культуры. Понятно, что эмоции, направленные на окружающих, характеризуются более значительными межкультуральными различиями. Эгоцентрические эмоции, поскольку они выполняют функцию передачи информации о личных отношениях, также подвергаются регулирующему влиянию культуры. Обычным проявления удовлетворения является смех, но особые правила определяют, когда и каким образом можно смеяться».

Подводя итог вышесказанному классиками, необходимо отметить, что для европейской культуры характерна высокая духовность определений юмора и смеха. Сарказм, циничность, пошлость, сальность и скабрезность не являются, согласно авторам, «истинным», «настоящим» юмором.

 

Библиографический список.

  1. Астахов И. Б. «Эстетика», – изд-во «Московский рабочий», 1971, 440с.
  2. Белинский В. Г. Полн. собр. соч. – М.: Гослитиздат, 1952, т.II, С. 136.
  3. Бергсон А. Собр. соч. – СПб., 1914; т.5, С. 96-107.
  4. Борев Ю. Б. «Введение в эстетику» – М.: изд-во «Советский художник», 1965, 327 с.
  5. Выготский Л. С. Психология искусства. – М.: Педагогика, 1987. С. 223-229.
  6. Дерябин В. С. «Чувства, влечения, эмоции» – Изд-во «Наука», Ленинград, 1974, С.152-154.
  7. Жан-Поль (Иоганн Пауль Фридрих Рихтер) «Приготовительная школа эстетики, 1804 год» – М.: «Искусство», 1981, С. 127-217.
  8. Маркс К., Энгельс Ф. Собр. соч., изд.2-е, т.1 – М.: 1969, С. 418.
  9. Чернышевский Н. Г. «Избранные философские сочинения» – М., 1970, т.1, С.287- 290, 292, 293.
  10. Рубинштейн С. Л. Основы общей психологии – М., 1946., С. 458- 498.
  11. Kleinberg О. Social psychology – New York, Holt, 1948, P.186, 194.
  12. Reykowski J. Experimental psychology emocji. «Ksiazka i Wiedza» – Warszawa Poland, 1968, P.143- 146, 153.

 

Morality and laughter

 

Annotation: The article considers, already historical, studies devoted to a new branch of human knowledge – gelotology. In conclusion, there is a conclusion, which testifies to the high spirituality of humor and laughter in European culture.

Key words: gelotology, humor and laughter, psychologists, writers, philosophers, culturologists.

О понятийном аппарате гелотологии

УДК 81-13

О.В. Гневэк

Магнитогорский государственный технический университет им. Г.И. Носова, Институт гуманитарного образования. г. Магнитогорск, Россия

Аннотация. В статье анализируется философско-эстетическое понятие «комическое», проявляющееся в форме осмеяния исторически обусловленного (полного или частичного) несоответствия данного социального явления, деятельности, поведения людей, их нравов и обычаев объективному ходу вещей и эстетическому идеалу прогрессивных человеческих сил. 

Размышляя о характере взаимоотношений центральных понятийных единиц гелотологии, автор приходит к следующим выводам. Комическое, являясь философско-эстетической категорией, связано с выявлением специфики объекта осмеяния. Способы осмеяния создаются субъектом, специфика которых раскрывается в дефинициях «юмор», «ирония», «сатира». Каждый из способов смеховой деятельности субъекта имеет свои особенности, обусловленные скрытостью или открытостью насмешки, содержанием проецируемых отношений к объекту осмеяния, различной долей участия интеллекта и аффекта. Очевидно, что каждое из понятий – юмор, ирония, сатира – служит для обозначения способности, специфики деятельности, особенностей полученного результата смеховой деятельности, т.е. выступает самостоятельной научной категорией. Категория комического вступает во взаимодействие с категориями юмора, иронии, сатиры для определения содержания субъектно-объектных отношений. Очевидно, что подобные отношения не могут быть родовидовыми, они могут быть только паритетными, равнозначными, категориальными. 

При признании паритетности отношений между означенными категориями целесообразно категорию комического квалифицировать как выработанный смеховой культурой особый способ получения новых знаний о мире посредством выявления противоречивости идей, смыслов, понятий, воспринимаемых носителями конкретных языков как общепризнанные и непротиворечивые. При таком понимании ирония, юмор, сатира будут выступать приемами комического, сущность которого отражает порождаемый им смех.

Ключевые слова: гелотология, юмор, ирония, сатира, комическое, осмеяние.

Abstract: the article analyzes the philosophical and esteticheskie the concept of «comic», manifested in the form of derision has historically caused (full or partial) mismatch of the social phenomena, activity, behavior of people, their manners and customs, the objective course of things and the aesthetic ideal of progressive human forces. 

Reflecting on the nature of the relationship of the Central conceptual units gelotology, the author comes to the following conclusions. Comic, as a philosophical and aesthetic category associated with the identification of the specificity of the object of derision. Methods of derision created by the subject, the specifics of which are revealed in the definitions of «humor», «irony», «satire». Each of the methods humorous activities of the subject has its own peculiarities due to the secrecy or openness of ridicule, the content of the projected relations to the object of derision, various shares intelligence and passion. It is obvious that each of the notions of humor, irony, satire – is used to denote ability, specific activity, characteristics of the result humorous activities, i.e. acting as an independent scientific category. Category comic interacts with the categories of humor, irony, and satire to the determination of subject-object relations. It is obvious that such relations cannot be rodbegbie, they can only be equal, equal, categorical. The recognition of the parity of relations between the aforesaid categories appropriate category comic.

The recognition of the parity of relations between the aforesaid categories, the category appropriate to qualify the comic as humorous culture developed a special way of acquiring new knowledge about the world by identifying contradictory ideas, meanings, concepts, perceived by speakers of specific languages as recognized and consistent. With this understanding irony, humor, satire will be performing the techniques of the comic, the essence of which reflects they generated laughter.

Key words: gelotology, humor, irony, satire, comic, ridicule.

 

Выделение гелотологии не только как науки о роли смеха в сохранении здоровья человека, но и в широком понимании науки о смехе заставляет задуматься о содержании используемого понятийного аппарата. 

Философско-эстетическое осмысление смеховой культуры привело к формированию довольно мощного понятийного аппарата, компрессирующего достижения в данном направлении. Сущность смеха раскрывается в целом комплексе научных категорий и понятий: комическое, юмор, ирония, сатира, сарказм, сардонический смех, гомерический смех, насмешка и т.п. При этом сами термины употребляются обычно в родовидовом соотношении. 

Так, в большинстве исследований утверждается, что к разряду философско-эстетических категорий относится понятие «комическое», проявляющееся в форме осмеяния исторически обусловленного (полного или частичного) несоответствия данного социального явления, деятельности, поведения людей, их нравов и обычаев объективному ходу вещей и эстетическому идеалу прогрессивных человеческих сил. Комическое по своему происхождению, сущности и эстетической функции носит социальный характер. Его истоки коренятся в объективных противоречиях общественной жизни. Комическое может проявляться по-разному: в несоответствии нового и старого, содержания и формы, цели и средства, действий и обстоятельств, реальной сущности человека и его мнения о себе. Формами проявления комического признаются юмор, ирония, сатира, фарс, бурлеск, гротеск и т.п.

В данном определении в снятом виде содержится понимание природы комического, заложенное в популярных в науке теориях: 

— теории отрицательного свойства объекта осмеяния, согласно которой смех возникает при осознании превосходства субъекта над комическим объектом (Аристотель, Гоббс, Уберхорст); 

— теории деградации, рассматривающей смех как нравственную оценку косного, отжившего (Бен, Стерн, Бергсон); 

— теории контраста, где смех трактуется как реакция на контраст, диссонанс явлений одного порядка (Локк, Кант, Липпс, Жан-Поль Рихтер);

— теории противоречия, согласно которой комическое есть объединение противоречивых сущностей (Шопенгауэр, Гегель, Фишер, Чернышевский); и, наконец, 

— теории отклонения от нормы, выразившей наиболее общую идею эстетических теорий комического о том, что смешное возникает при восприятии явления, не соответствующего норме (Обуэ, Кросс, Дземидок).

Общепринятая трактовка комического, на первый взгляд, действительно устанавливает субординационные отношения между понятиями, раскрывающими сущность смеховой культуры. Однако более пристальное изучение обнаруживает, что смех может вызываться собственно физиологическими причинами: испытываемым удовольствием, ощущением комфорта, уюта, — а значит, лишен того социального своеобразия, которое описывается как главная отличительная черта комического. Кроме того, категория комического ориентирует исследователя на изучение объекта осмеяния, сам же «насмешник» выведен из зоны научного анализа. Это обстоятельство, наверное, особенно остро ощущали такие исследователи смеховой культуры, как В.Я. Пропп, М.М. Бахтин, Л.В. Карасев, намеренно отказавшиеся от понятия «комическое» и заменившие его понятием «смех».

Согласно В.Я. Проппу, всё, что связано с жизнью – солнце, свет, плодородие, растения, животные, рождение – связано в мифологическом мышлении со смехом, магическим средством создания жизни. По В.Я. Проппу, древнейший смех как проявление полноты жизни, как радостное ощущение облегчения, радость торжества даже при переходе от смерти к жизни («новое рождение») двойственен по своей природе, где ритуальное легко переходит в психофизиологическое и наоборот [1].

Для М.М. Бахтина «смех – форма крупного плана, он необычайно приближает предмет, разрушает всякую созданную пиететом или страхом дистанцию и даль (высоту) предмета; в далевом образе мир не может быть смешон. Поэтому смех – предпосылка реализма: он втягивает предмет в зону современности и фамильярности, где его можно ощупать руками, разложить, проникнуть в его нутро, исследовать» [2; 514].

М.М. Бахтин рассматривает ритуальный смех с онтологической точки зрения («непереработанная и не рационализированная официальным сознанием основа мира» [2; 519]), в котором возможно всё: любые изменения и преобразования, поскольку смех лишен оглядки на авторитеты, равно как стремления к законченности или трафаретности, устойчивости. Включенный в «бытие — в- мире», «жизненный мир» (М. Хайдегерр), он может быть только универсальным («он направлен на все и на всех» [2; 303] и амбивалентным («он веселый, ликующий и – одновременно – насмешливый, высмеивающий, он отрицает и утверждает, и хоронит, и возрождает» [2; 303]. 

Определив онтологический статус смеха, М.М. Бахтин определяет и его гносеологические основы. Выявление противоречий в окружающей действительности или в способах присвоения этой действительности в смеховой культуре – это процесс формирования нового подхода к мировоззренческим основам человеческой жизни, это рождение новых горизонтов познания; причем высокая аффектация самого процесса выявления противоречивости бытия является гарантом, условием рождения нового отношения, нового уровня осознавания конкретных явлений. Именно в этом смысле амбивалентный смех, отрицая, возрождает и обновляет. Таким образом, по логике ученого, смех является способом преодоления противоречий в процессе присвоения и понимания окружающего мира, способом преодоления противоречий между общественным способом познания мира и индивидуальной формой присвоения получаемых знаний.

Свое понимание сущности смеховой культуры М.М. Бахтин формулирует в концепции гротескного реализма. По мнению ученого, именно гротеск как первоначальная форма смеховой народной культуры выработал в первом приближении все свойства комического: универсальность как метод познания мира, амбивалентность как фиксацию противоречивого устройства бытия, утопичность как веру в преодоление противоречивости познания и бытия, миросозерцательность как направленность познания средствами комического на всю окружающую действительность, глубину как наличие многообразных способов осмысления мира средствами комического. Это открытие он делает на основе творческого переосмысления положений Конрада Бурдаха, сформулированных в книге «Реформация, Ренессанс, Гуманизм». В изложении самого Бахтина К. Бурдах в своей книге показывает, «как …идея – образ возрождения (в самых разных вариациях), зародившаяся первоначально в древнейшем мифологическом мышлении восточных и античных народов, продолжала жить и развиваться на протяжении всего средневековья. Сохранялась она и в церковном культе (в литургии, в обряде крещения и др.), но здесь она находилась в состоянии догматического окостенения. Со времени религиозного подъема XII века (Иоахим из Фиора, Франциск из Ассизи, спиритуалы) эта образная идея оживает, проникает в более широкие круги народа, окрашивается чисто человеческими эмоциями, пробуждает поэтическое и художественное воображение, становится выражением нарастающей жажды возрождения и обновления в чисто земной, мирской сфере, то есть сфере политической, социальной и художественной жизни» [2; 350]. 

По подобной модели, по мнению М.М. Бахтина, осуществлялось зарождение и развитие смеховой народной культуры (в частности, гротеска), изначально возникшей как эмоционально окрашенная и амбивалентная, а затем, по мере «взросления» — превращающейся в утопическую, миросозерцательную, глубинную. 

Основные положения теории формирования и развития смеховой культуры М.М. Бахтина подтверждаются данными современных философских исследований. Именно в ряде философских работ доказывается (Я.Э. Голосовкер, А.Ф. Косарев, А.Ф. Лосев и др.), что способом фиксации идеи бессмертия и становится гротеск.

Идея бессмертия стала основой не только тотемистического мировосприятия. Она стала основой формирования и развития смеховой культуры как специальной лаборатории человечества, осваивающей нестандартные способы познания мира и его присвоения. Смех над бедой, невзгодами, смертью по своей сути является признанием бессмертности человеческого духа, связанного со всеми сторонами человеческого бытия. Смех над окружающим миром – это осознание его противоречивости и поиск новых способов ее преодоления. Смех над собой — это попытка самосовершенствования наличного интеллектуально-чувственного опыта, обогащающая в конечном итоге все человечество. Смех – это параллельно существующий мир, постоянно проверяющий на прочность мир реальный, преобразующий в нем всё, что с точки зрения смеющегося представляется неправильным, недолжным. Именно в подобном ключе природу смеха исследует Л.В.Карасев, отказавшийся от общепринятого отождествления понятий «комическое» и «смех».

Само отождествление, по Л.В. Карасеву, существенно сужает рамки изучения смеховой культуры, поскольку заставляет любого ученого замыкаться в строго определенных оппозициях: комическое –трагическое, комическое – прекрасное, комическое – злое, комическое – доброе, комическое – сакральное и т.п. По мнению ученого, все сложившиеся оппозиции лишают смех его гносеологической уникальности: «Смех требует себе в оппоненты чего-то столь же многозначного, умственного, парадоксального, как и он сам» [3; 14]. Онтологическая значимость смеха по Л.В. Карасеву заключается в том, что смех «переворачивает привычные отношения человека и мира. …Алогичный, противоречивый, способный соединиться с любым движением души, смех нацелен на будущее и немыслим без него. … Смех не только предполагает будущее, смех пред-вещает его» [4; 71].

В ментальной культуре русского народа смех в значении «веселье» не только характеризуется как праздное времяпрепровождение, но и рассматривается как заслуженная конкретным человеком эмоционально комфортная возможность пересмотреть наличный жизненный опыт с точки зрения новых для него возможностей осмысления бытия.

Итак, понятие «смех», используемое для фиксации состояния психологически комфортного осмысления жизни, шире понятия «комическое».

Общепринятое понимание философско-эстетической категории комическое связано с определением специфики объекта насмешки и абсолютно не связано с выявлением особенностей субъекта осмеяния. В этой связи довольно сложно рассматривать понятие комического как родовое по отношению к другим терминологическим единицам, используемым в различных теориях смеха. С разнообразными характеристиками субъекта насмешки тесно связаны понятия юмор, остроумие, ирония, сатира.

В современной философии и эстетике под юмором понимается особый способ переживания противоречивости явлений, соединяющий серьезное и смешное и характеризующийся преобладанием позитивного момента в смешном [5]. Логику формирования предлагаемого понимания в определенной степени позволяют восстановить данные филологических словарей.

В «Историко-этимологическом словаре современного русского языка» П.Я. Черных сообщается, что слово юмор и однокоренные ему лексемы юморист, юмористический появляются в широком употреблении носителей русского языка во второй половине XIX в. (Сорокин, Кюхельбекер, позже – Рахманинов, Ушаков). В XVIII в. лексема юмор также использовалась в русском языке, но не в значении «чувство смешного, умение чувствовать и подмечать смешное, добродушно-насмешливое отношение к чему-либо; изображение каких-либо сторон и явлений жизни в комическом, смешном виде», а в значении «настроение, расположение духа». Во всех известных значениях данное слово заимствовано из английского языка в XVII в. В свою очередь, английская лексема заимствована из французского, где использовалась не только в значении «нрав, настроение», но и в значении «жидкость, влага». Установление ассоциативной связи между значениями «настроение» и «влага» осуществлялось через метафорический лексико-семантический вариант: жизненные соки в организме, с которыми в Средние века усматривались прямые отношения с характером, темпераментом человека. На английской почве французское слово получило значение «склонность к насмешке, осмеянию» и в такой трактовке перекочевало в русский язык [6; 459]. 

Близкое понимание значения понятия юмор предлагается в «Толковом словаре» В.И. Даля [7; 667]. Здесь юмор определяется как «веселая, острая, шутливая складка ума, умеющая подмечать и резко, но безобидно выставлять странности нравов и обычаев». Под складкой ума ученый подразумевает «образ, род, вид, ход мыслей, или способ разуметь и объяснять» [7; т.2; 147]. Юмор охарактеризован как «умение заметить и передать то, что смешно» в «Комплексном словаре русского языка» [9; 1224], в «Новом словаре русского языка. Толково-словообразовательном» под юмором понимается «1.Добродушный смех, незлобливая насмешка, отношение к чему-либо, проникнутому таким настроением. 2. Прием произведения литературы и искусства, основанный на изображении чего-либо в комическом, смешном виде, совокупность художественных произведений, проникнутых таким отношением к действительности» [9; 1071].

Анализ имеющихся определений юмора позволяет утверждать, что различные авторы, квалифицируя субъект осмеяния, выявляют либо особенности осмеяния как процесса, либо особенности субъекта, обладающего способностями к осмеянию, либо характеризуют специфику продукта, возникающего в результате осмеяния. Другими словами, в рамках различных дефиниций о юморе рассуждают и как о способности, и как о процессе, и как о продукте.

Ряд определений юмора направлен на выявление специфических проявлений способности субъекта к осмеянию. Так в «Словаре русского языка» С.И. Ожегова содержание анализируемого понятия сводится «к беззлобно — насмешливому отношению к чему-либо [10; 838]. Любое отношение или оценка, находясь в зоне осознанных ценностных ориентаций конкретной личности, составляет и часть ментальной культуры человека, и часть его интеллектуально-чувственных способностей, лежащих в основе познания и освоения окружающей действительности и себя самого. В этой связи беззлобно-насмешливое отношение связывается с оценкой юмора как способности субъекта осмеяния. 

В «Большом толковом словаре» обозначенная способность характеризуется не только как «проникнутое шутливым, добродушно-насмешливым настроением отношение к кому- или чему-либо», но и более определенно: «Умение подметить смешную сторону кого- чего-либо и представить, показать ее в незлобливо-насмешливом виде» [11; 1529]. 

Особое внимание юмору как специфической человеческой способности уделяет С.Л. Рубинштейн, устанавливающий тесную взаимосвязь между объектом и субъектом осмеяния: «Юмор предполагает, что за смешным, за вызывающими смех недостатками чувствуется что-то положительное, привлекательное» [12; 577]. 

Из определений юмора и иронии, предложенных А. Шопенгауэром, также логически прозрачно выводятся особенности этих феноменов как человеческой способности. По мнению ученого, юмор и ирония являются самыми сложными формами смешного: «Если шутка прячется за серьезное, то получается ирония», а юмор – это «серьезное, спрятанное за шуткой» [13; т.2; 96]. На практике это означает, что человек, владеющий чувством юмора, обладает достаточно большим и глубоким опытом интеллектуально-чувственного осмысления мира и основными способами его применения в историческом настоящем. С этих позиций становится понятным, почему ирония и юмор признаются Шопенгауэром самым «высоким» смешным: по природе своей они связаны с возвышенным и глубоким пониманием жизни.

Чувство юмора как одно из разновидностей чувства прекрасного, в котором насмешка сплетается с уважением и любовью, характеризует Т. Липпс [14]. Правда, ученый выделяет три разновидности юмора как способности. «Оптимистический» юмор связан с любовью и уважением, сопровождающим насмешку, в отличие от двух других его видов: сатиры и иронии. Сатира отличается тем, что ней великое и хорошее побеждает смешное и отвратительное, срывая с них маски. Ирония, в которой смешное в своем развитии приводит самое себя к абсурду, показывает тем самым, что она, порождаемая рассудком, преклоняется перед разумом.

Очевидно, что Т. Липпс расширяет рамки юмора как способности, полагая, что в нем незлобливо-насмешливое отношение может меняться на презрительно-оценочное при условии, если объект насмешки обладает противоречиями, объективно и общественно признанными. При этом границы между понятиями юмор, сатира, ирония практически размываются.

В целом, юмор в статусе способности оценивается как творчество, в основе которого лежит богатый интеллектуальный и чувственный опыт, помноженный на высокий нравственный потенциал личности.

Более основательно изучены особенности юмора как процесса, на базе которых становится возможным выявить общий механизм его протекания.

По мнению В.Я. Проппа, юмор — процесс протекает как вербальное снятие осознаваемого противоречия, лежащего не в объекте смеха и не в субъекте его, а в некотором их взаимоотношении: «Противоречие, вызывающее смех, есть противоречие между чем-то, что, с одной стороны, кроется в смеющемся субъекте, в человеке, который смеется, и, с другой стороны, тем, что ему противостоит, открывается в окружающем его мире, предметом его смеха [1; 164-165]. Осознание и выявление противоречия происходит при двух условиях: «…первое условие комизма и вызываемого им смеха будет состоять в том, что у смеющегося имеются некоторые представления о должном, моральном, правильном…Второе условие для возникновения смеха есть наблюдение, что в окружающем нас мире есть нечто, что противоречит этому заложенному в нас инстинкту должного, не соответствует ему» [1; 165]. 

Ученый явно признает в юморе как процессе (деятельности) наличие двух составляющих: когнитивного начала, представленного как опыт и знания личности о мироустройстве окружающей действительности, и аффективного начала, сопровождающего осознание противоречия между имеющимся «должным» и тем, что этому должному не соответствует. Другими словами, юмор как процесс квалифицируется как когнитивно-аффективная деятельность сознания личности, направленная на фиксацию и снятие выявленного противоречия. Под аффектом в данном исследовании подразумевается проявление в смеховой деятельности эмоционально-чувственного опыта личности.

Близкое понимание содержания и механизма смеховой деятельности предлагает Жан- Поль (Рихтер) [15]. По его мнению, в смеховой деятельности присутствуют три основных момента: 

1) безболезненность и безвредность самого удовольствия для окружающего мира, обусловленная аффективной составляющей; 

2) анализ и эксплуатация многосторонних отношений вещей в окружающем мире, обусловленная рассудочной составляющей; 

3) «щекочущее душу колебание между мнимо приятным (ничтожеством чувственного рассудка) и приятным (правильностью взгляда)» [15; 147], связанное и с интеллектом и областью чувств и эмоций. 

Жан-Поль характеризует смеховую деятельность как универсальный способ познания мира, имеющий свою область применения, а конкретными приемами ее реализации называет и юмор, и иронию, и бурлеск, и каприз, и комедию, и комическую драму, и сатиру. В своей сути юмор, по Жан-Полю, глубоко серьезен, поскольку он вызывает смех, «в котором есть величие и боль» [15; 152]. За рамки смеховой деятельности философ неправомерно выводит остроумие, полагая, что с ней его роднит только необходимость устанавливать отношения сходства там, где обычно другие видят контраст. Другими словами, остроумие рассматривается как способ познания мира, основанный исключительно на деятельности разума.

Не все ученые, исследующие юмор как процесс, признают за последним наличие двух составляющих. Так, И. Кант в «Критике способности суждения» предлагает свое понимание особенностей протекания смеховой деятельности: «Во всем, что вызывает веселый неудержимый смех, должно быть нечто нелепое (в чем, следовательно, рассудок сам по себе не может находить никакого удовольствия). Смех есть аффект от внезапного превращения напряженного ожидания в ничто. Именно это превращение, которое для рассудка явно и радостно, все же косвенно вызывает на мгновение живую радость» [16; 352). По мнению философа, только аффект управляет и направляет смеховую деятельность, при этом рассудок, по И. Канту, не участвует в распознавании нелепости, хотя и предназначен непосредственно для этого, а только живо реагирует на этот процесс. Тем не менее, смеховая деятельность в частности и смеховая культура в целом характеризуется ученым как «полезное для здоровья движение» и даже как дар богов, преподнесенный в противовес тяготам жизни. Воззрения И. Канта близки воззрениям А. Бергсона [17], полагающего, что смех теснее всего связан с аффектом: областью чувств и эмоций.

Очень близкое понимание юмора как процесса предлагает Фридрих Шлегель в созданной им теории иронии. Сразу следует оговориться, что ученый не различает остроумие, остроту, шутку, иронию, юмор: эти понятия он употребляет как синонимичные, взаимозаменяемые. В этой связи его теорию иронии можно с успехом назвать теорией юмора в частности и теорией смеха в целом.

  Свои взгляды Ф. Шлегель излагает в «Критических фрагментах» [18]. Философ рассматривает историю развития культуры как историю развития духа, сущность которого составляет ирония как «форма парадоксального»: «Парадоксально все хорошее и великое одновременно» [18; 283]. Для определения сущности иронии предлагается одна из самых ярких научных метафор: «Идея – это понятие, доведенное до иронии в своей завершенности, абсолютный синтез абсолютных антитез, постоянно воспроизводящая себя смена двух борющихся мыслей» [18; 296]. Ирония «содержит и пробуждает чувство противоречия между безусловным и обусловленным, между невозможностью и необходимостью исчерпывающей полноты высказывания» [18; 287], превращаясь таким образом в универсальный принцип познания: «Философия – это подлинная родина иронии, которую можно назвать логической красотой» [18; 282].

Теории И. Канта и Ф. Шлегеля объединяет одно важное обстоятельство. Оба ученых не связывают смеховую деятельность исключительно с когнитивным, рассудочным началом. У Ф. Шлегеля ирония как универсальный способ познания мира противопоставляется рассудку (логическому парадоксу), не способному охватить мир в его целостности. Ирония же, выступая «нелогическим парадоксом», способна сталкивать противоположности в обнажающем его противоречии и тем самым намекает на более глубокую связь, кроющуюся в синтезе этих противоречий.

Точку зрения ученых, обосновывающих аффективную природу юмора, поддерживает модель протекания смеховой деятельности, предложенная З. Фрейдом. «Удовольствие от остроумия вытекает для нас из сэкономленных издержек на торможение, комизм – из сэкономленных издержек на представление (фиксацию), а удовольствие от юмора – из сэкономленных эмоциональных издержек. Во всех трех способах деятельности нашего психического аппарата удовольствие происходит из экономии: все три сходятся в том, что представляют собой методы воссоздания удовольствия от психической деятельности, утраченные лишь в результате развития этой деятельности» [19; 128]. На ведущую роль аффекта во фрейдовской теории прямо указывает и Л.С. Выготский: «…анализ этот вполне отвечает найденной нами формуле катарсиса, как основе эстетической реакции. Остроумие для него – двуликий Янус, который ведет мысль одновременно в двух направлениях. Такое же расхождение наших чувств, восприятий отмечает он при юморе и при комизме; и смех, возникающий в результате подобной деятельности, является лучшим доказательством того разрешающего действия, которое остроумие оказывает на нас» [20; 297].

А. Шопенгауэр, напротив, связывает смеховую деятельность с проявлением деятельности интеллекта: «Смех всегда возникает не из чего иного, как из неожиданного сознания несовпадения между известным понятием и реальными объектами, которые в каком-либо отношении мыслились в этом понятии – и сам он служит лишь выражением такого несовпадения» [13; 61]. Продуктами смеховой деятельности ученый считает остроту, ее «незаконную» разновидность – каламбур (двусмысленность, игру слов), шутку, пародию. 

Если большинство ученых характеризуют юмор как процесс с точки зрения порождающего его субъекта, то К. Гроос изучает смеховую деятельность с точки зрения воспринимающей стороны [21]. Психологический процесс восприятия юмора по Гроосу протекает в три этапа. Содержание первого этапа составляет смущение, рожденное первым впечатлением от комической нелепости, которая озадачивает слушателя. Второй этап «просветления» наступает в том момент, когда нелепость осознана. Смущение и просветление рождают напряжение, которое внезапно лопается, знаменуя собой протекание третьей стадии – наслаждения. С точки зрения ученого, на первом этапе восприятия смеховой деятельности объект отталкивается от нашего «я» (порождающего юмор), на третьем этапе – наше «я» со смехом отталкивается от объекта. И только на втором этапе наше «я» переносит себя на объект: «Если желаем овладеть нелепостью, мы должны хоть на короткое время поддаться ей» [21; 311].

Предложенное понимание процесса восприятия юмора ценно тем, что он обнаруживает поэтапность «открытия» замысла автора, намеренно скрытого от слушателя. Умственные усилия слушателя, потраченные на раскрытие замысла, с лихвой окупаются наслаждением (ярким положительным аффектом) от сделанного открытия.

Обобщение опыта изучения юмора как процесса обнаруживает наличие трех точек зрения на содержательную природу феномена. Одни ученые полагают, что смеховая деятельность регулируется исключительно эмоционально-чувственной сферой, другие связывают порождение юмора с деятельностью интеллекта. Но наиболее убедительной выглядит позиция, обосновывающая когнитивно-аффективную природу юмора как процесса, поскольку без взаимоподдерживающего участия названных составляющих юмор лишается творческой сущности. Сам факт невозможности алгоритмизации юмористической деятельности, когда алгоритм предполагает исключительную опору на интеллект, свидетельствует об ее интегративной сущности.

В философии и эстетике весьма скромно изучены особенности юмора как продукта смеховой деятельности, вероятно, потому, что это явление находится в сфере интересов филологии. В этой связи характеристика юмора-продукта выглядит чрезвычайно обобщенной и расплывчатой.

Под юмором – продуктом смеховой деятельности – понимается «художественный прием в искусстве; изображение чего-либо в смешном, комическом виде» [11; 1529]. Продукты вербальной смеховой культуры высоко оценивали братья Фридрих и Август Шлегели, полагая (на основе анализа комедий Аристофана), что остроумие и шутка не исключают серьезности в силу неограниченной свободы юмора, в силу представления мира и общественной жизни в виде одной грандиозной шутки.

В строгом смысле слова продуктами вербальной смеховой деятельности являются тексты, содержащие все свойства смеховой культуры, выявленные нами в предшествующем изложении, и представляющие разнообразие языкоречевых способов создания комического. Характеристика продуктов смеха в современной эстетике и философии ограничивается делением на жанры (сатира, юмор, ирония, пародия) или виды комического: каламбур, бурлеск, фарс, острота и т.п. Продукты смеховой деятельности традиционно наделяются теми специфическими особенностями, которые присущи жанрам и видам комического. Попытки более глубокого предъявления характеристик продуктов смеховой деятельности сводятся к введению атрибутивных характеристик комических текстов: «чистый» юмор (С.Л. Рубинштейн), «добродушный» юмор, «веселый», «тонкий», «мрачный» юмор (А.Н. Тихонов), «злой», «дикарский», «примитивный» юмор (А. Аверченко), «плоский» юмор (Г.Гегель), «низкопробный» юмор (К. Маркс), «черный» юмор и т.п.

В целом же, с большей или меньшей мерой успешности современная наука располагает представлениями о юморе как о способности, как о процессе и как о результате.

Попытка объединения трех составляющих юмора содержится в психологических исследованиях Р. Мартина. Он рассматривает юмор как поведенческий паттерн (склонность часто смеяться, рассказывать шутки и смешить других); способность (запоминать шутки, рассказывать их, создавать, понимать); черту характера (веселость); эстетическую реакцию (смех над определенного рода вещами); отношение (позитивное отношение к миру или смешным людям); взгляд на мир; стратегию преодоления трудностей (склонность преодолевать невзгоды через призму юмора)» [15; 18]. 

На основе проведенного анализа мы можем сделать ряд предварительных выводов.

Юмор, или чувство юмора, представляет собой способность, реализуемую на основе механизма речемышления, которая проявляется в распознавании способов создания комического и (или) в самостоятельном создании или использовании таких способов в процессе осмеяния. Поскольку способности формируются и развиваются, постольку в фило- и онтогенезе чувство юмора конкретной личности, степень его развитости будет отражать психолого-возрастные, социальные, культурно-нравственные особенности этой личности.

  Юмор как процесс представляет когнитивно-аффективную деятельность сознания личности, направленную на анализ выявленного противоречия (комического) и протекающую как поиск, обнаружение и создание ярких нестандартных форм и способов его вербального предъявления. Очевидно, что в данной дефиниции комическое понимается как явление действительности, воспринимаемое личностью, социумом как противоречивое, требующее обнаружения его сущности. В психологической науке комическое характеризуется как семиотический контрзнак, отличающийся от других вербальных знаков тем, что в творимом контексте он не выполняет характерной «функции обозначения, но является средством деформации уже существующих знаков, разрушая определенность их означаемых, «размывая» их смыслы… Свойственная обычному знаку утвердительность содержания утрачивается в контрзнаке, …перед нами не «пустой» знак, а знак, означающий «равноправие», равновозможность сменяющих друг друга содержаний» [22; 8-9]. 

Анализ юмористического высказывания адресатом и адресантом протекает и как поиск и обнаружение контрзнака (противоречия, воспринимаемого как комическое), и как «любование» способом представления выявленного противоречия и языковыми средствами выражения отношения к нему автора (или же как неприятие перечисленных факторов в процессе расшифровки сообщения). В любом случае реализуется именно та двунаправленность мысли в порождении и восприятии юмора, на которую указывали в свое время Л.С. Выготский и З. Фрейд. Сам факт двунаправленности свидетельствует о наличии подлинно творческого начала у порождающего юмористические тексты, равно как и о наличии качественно сформированных аналитических приемов и чувственно-эмоционального опыта у воспринимающего комические тексты.

И, наконец, юмор как продукт вербальной смеховой деятельности представляет собой тексты, в языковых средствах и способах создания которых представлены все сущностные свойства смеховой культуры. Поскольку анализу языкоречевых способов воплощения комического будут посвящены отдельные главы, на данном этапе исследования мы ограничимся предложенной характеристикой.

Анализ работ, посвященных изучению юмора, обнаружил ряд моментов, существенных для содержательного наполнения целого ряда понятийных единиц теории смеха. 

  1. Так, большинство ученых, характеризуя юмор в деятельностном аспекте, выявили универсальность его механизма как основы любого процесса осмеяния, результатом которого может быть и ирония, и сатира, и пародия, и гротеск, и т.п.
  2. Различие результатов смеховой деятельности определяет установка, которой руководствуется автор насмешливого текста. Под установкой понимается регулируемая говорящим направленность смеховой деятельности на выполнение вполне конкретной функции общения. В процессе реализации контактоустанавливающей функции говорящий будет демонстрировать беззлобно-насмешливое отношение к объекту осмеяния, создавая юмористические тексты в буквальном смысле слова или реализуя несатирический, неиронический юмор. Реализация функции конфликта предполагает демонстрацию довольно широкого спектра отрицательных отношений к объекту осмеяния: от фамильярного, неуважительного до презрительного, уничижительного и злобного. Реализация рекреативной (развлекательной) функции предполагает демонстрацию в комических текстах той широты отношений, которая дозволяется ценностными ориентациями говорящих, коммуникантов.

Демонстрируя зависимость выбора направленности смеховой деятельности от реализуемых функций общения, мы, конечно же, упростили механизм отбора форм комического. На практике в смеховой деятельности реализуется сразу несколько функций, и о конечной форме проявления комического можно судить только по ведущим отношениям, реализуемым в процессе осмеянии.

И все же мы можем утверждать, что юмор, ирония и сатира различаются демонстрируемым в процессе осмеяния отношением к объекту насмешки. Но прежде чем разобраться в имеющихся отличиях, необходимо определиться с объемом понятия «остроумие», в котором содержание демонстрируемого отношения оказывается затемненным.

Остроумием принято называть «изобретательность в нахождении ярких, острых, смешных выражений» [7; 735]. Квалифицируя остроумие как яркую творческую способность личности, ученые по-разному характеризуют ее нравственный потенциал.

Аристотель довольно настороженно относится к остроумию, полагая, что «это дерзость, получившая образование» [23; 19]. Не восхищается остроумием и М.В. Ломоносов, хотя признает, что оно предполагает довольно сложное «сопряжение далековатых понятий», т.е. является способностью, возникшей на основе довольно развитого интеллекта. Весьма прохладно относится к остроумию Жан-Поль, полагая, что подобная способность направлена на выявление противоречий там, где обыденное сознание ощущает гармонию. Сравнение характеристик юмора и остроумия, предложенных Жан-Полем, обнаруживает, что первый рассматривается как «возвышенное наоборот», а второе – разрушает любую гармонию, поскольку направлено не на разрешение обнаруженных противоречий, а на самолюбование субъекта осмеяния наличием возможности находить противоречия во всех сферах бытия.

Другие ученые (Б. Грассиан, О.С. Борисов, Н.В. Чурмаева) демонстрируют восторженное отношение к данной творческой способности, отмечая, что никакая другая форма комического не обнаруживает во всей полноте и яркости красоты человеческой мысли.

Так, по Б. Грасиану, суть остроумия заключается в «изящном сочетании, в гармоничном сопоставлении двух или трех далеких понятий, связанных единым актом разума» [23; 21]. О.С. Борисов полагает, что отличительной особенностью остроумия является настолько удачный отбор языковой формы, в которой истина не декларируется, а проявляется сама по себе [23; 21].

Довольно детальное изучение остроумия проводит З. Фрейд, создавший классификацию острот на основе критерия целевых установок говорящего. Общей чертой остроумия как процесса он считает установку говорящих на выражение логически верной мысли логически неверными способами. Подобное понимание объединяет точку зрения З. Фрейда с общепринятой квалификацией остроумия. Однако, в отличие от других исследователей, психолог убежден в том, что остроумие в большей мере, чем другие формы проявления комического, задействует аффективную составляющую смеховой деятельности. На правомерность сделанного вывода указывает содержание классификации острот, предложенной психологом.

Он выделяет 1) безобидную остроту, в которой процесс выражения мысли нетрадиционными языкоречевыми способами является самоцелью, 2) тенденциозную остроту, включающую в себя и враждебную остроту, в которых процесс формулирования мысли сопровождается выражением отношений агрессии, обличения, обороны, 3) близкие к тенденциозной остроте скабрезную, циничную, скептическую. Скабрезную остроту отличает установка на подавление и торможение агрессивных половых влечений, циничная (или циническая) острота являет собой критику отношения святости авторитетов в обществе; скептическая острота, по З.Фрейду, выражает сомнение в надежности нашего познания.

Ученый предлагает довольно глубокий анализ техник создания различных видов острот, ведущими среди которых признает двусмысленность, сгущение мысли, передвигание смыслов, намеренные ошибки мышления, бессмыслицы, непрямое изображение, изображение при помощи противоположности и др. В классификации техник создания острот нет единого основания, но сами приемы нарушения смысловых, семантических отношений, языковых норм выделены довольно верно.

В итоге мы располагаем двумя взаимоисключающими точками зрения на природу остроумия. По логике одной из них остроумие не предполагает опору на эмоционально-чувственный опыт личности. С учетом классификации З. Фрейда данная характеристика применима только к безобидным остротам.

Но, вероятно, носители различных языков воспринимают подобное отсутствие аффективной составляющей либо как отсутствие позиции в оценке анализируемых явлений, либо как демонстрацию пренебрежения, с одной стороны, и самолюбования – с другой. Отсутствие аффективного начала до конца не компенсируется высоким когнитивным потенциалом остроты, поэтому остроумие воспринимается как пограничное явление в ряде теорий смеха. Думается, что сокрытие отношения к объекту осмеяния в остротах не только является демонстрацией скрытого превосходства говорящего, но и обеспечивает простор для эмоционально-чувственной фантазии участников общения, что немаловажно для развития чувства юмора носителей любого языка.

Если учесть приведенные выше соображения, то можно утверждать, что остроумие во всем своем многообразии, описанном З. Фрейдом, несомненно, опирается на эмоционально-чувственный опыт личности в той же мере, в какой оно эксплуатирует интеллектуальный опыт.

Итак, проведенный анализ позволяет думать, что конкретными формами проявления комического являются остроумие, юмор, ирония, сатира, различающиеся содержанием демонстрируемого отношения к объекту осмеяния.

Подобное упрощение, несомненно, вызовет возражения, потому что исследователи смеховой культуры обнаруживают и другие различия в явлениях, обозначаемых перечисленными понятиями.

Так, Жан-Поль полагает, что юмор отличает определенное равновесие когнитивного и аффективного начала (в его терминологии: объективного и субъективного). На практике это означает, что процесс осмеяния имеет открытый характер, поскольку само осмеяние безобидно и безболезненно для объекта насмешки. Усиление когнитивной составляющей приводит к рождению иронии, когда насмешка имплицируется, становится скрытой, за счет чего демонстрируемое отношение воспринимается даже при учтивой форме выражения как критическое. Перевес в сторону чувственности, по Жан-Полю, приводит к рождению бурлеска, каприза, сатиры. Эксплицитность или имплицитность осмеяния нивелируется по мере усиления уровня критичности демонстрируемого отношения.

Близкой точки зрения придерживается А. Шопенгауэр. Он также полагает, что ирония объективна, а юмор субъективен [13; т.2; 96] в силу сокрытия насмешки в первой и открытого ее выражения во втором. Однако подобная точка зрения господствовала в философии не всегда. В древнегреческой науке, где термин «ирония» и появился, он первоначально означал обман, издевательское притворство с целью высмеять кого-либо. Очевидно, что основой насмешки, квалифицируемой как скрытая, выступает все же эмоционально-чувственное отношение, а не интеллект. В этой связи представляется целесообразным хотя бы реферативно рассмотреть историю развития понятия «ирония».

Платон, анализируя жизненную позицию Сократа как ироничную, обозначает термином «ирония» своеобразное, лицемерное по сути и учтивое по форме отношение одной личности к другой, которое провоцирует у последней стремление к познанию. Сократовская ирония в понимании Платона обладает внутренней диалектикой отрицания: мнимо утверждая отжившие духовные ценности, на практике она разоблачает их пустоту. Ни Платон, ни Аристотель впоследствии, характеризуя иронию как стиль поведения, не связывали иронию со смеховой культурой.

В послеантичный период понятие «ирония» почти исчезает из эстетических и философских исследований, а в Средние века употребляется для характеристики отрицательного способа познания мира или стиля жизни. В эстетике эпохи Возрождения теория иронии также не получила широкого распространения. Только в науке XVII в. заметно возрос интерес к иронии в связи с исследованием проблемы остроумия, занимавшей важное место в эстетической системе барокко. Было подмечено важное свойство иронии – выбирать любое печальное, серьезное или возвышенное явление, по — своему осмысливать его и превращать в шутку [24; 6]. Иначе говоря, именно в научной и литературной практике XVII в. ирония стала характеризоваться как конкретный вид смеховой культуры, репрезентирующий позицию личности, которая осознает фальшь того мира, в котором живет. Новым в иронии становится обращение к сфере ценностных ориентаций личности и их оценки, и это новое потребовало уравновешивания в этом способе познания мира интеллектуального и эмоционально-чувственного начал.

  Впервые положительную оценку иронии дает И.В. Гете, полагавший, что иронический взгляд на жизнь ведет к объективному и трезвому осмыслению человеком своих поступков [24; 7]. В практике использования иронии усиливается рефлексирующее начало, что благотворно сказалось на развитии различных разновидностей иронии. Иронией называют и тонкую учтивую насмешку, и тайное осмеяние, скрытое за велеречивостью. Ядовитая, злая, язвительная насмешка практически становится основой рождения сарказма. «В сарказме сохраняется двуплановость иронии, но, поскольку подразумеваемое находится рядом с выражаемым, иносказание значительно ослабляется. Тон гневного обличения, свойственный сарказму, не дает ему, подобно иронии, подняться над предметом изображения. По силе и страстности сарказм ближе к сатирическому обличению» [24; 8]. Образно говоря, в иронии сохраняется уважение или видимость уважения к отрицаемому, сарказм же и сатира отрицают изображаемое явление целиком, обличают его как недолжное, порочное. Отрицание иронии тоньше и созидательней, поскольку она оставляет и предполагает возможность существования явления в его противоречивом единстве. Видимость уважения к отрицаемому или порицаемому реализуется благодаря тому, что насмешка сохраняет свой имплицитный характер, свойство скрытости. В целом же, логика рождения сарказма из недр иронии обнаруживает, что в самой иронии как процессе начинает проявляться контроль эмоционально-чувственной сферы над интеллектуальной.

Предромантическая практическая ирония, таким образом, обогащаясь рефлексирующим началом, сохраняя свойство скрытости насмешки, не только выступает основой для появления новых форм комического, но и превращается в критерий оценки мира.

Конец XVIII – начало XIX веков является важным этапом в развитии понятия «ирония». Романтический тип сознания, сформированный литературой, предполагает полную независимость человека от условий его жизни, а значит, признает « абсолютную самоценность человеческой личности и ее неограниченных возможностей» [24; 16]. Идея о том, что человек способен возвыситься над собой, нашла отражение в новом понимании иронии. Романтической иронии присущ подчеркнутый субъективизм, возведенная в абсолют рефлексия обособленной от общества личности, оглядывающей с высоты все, не только внешний мир, но и сферу собственного самовыражения – свое творчество [24; 11]. Новые качества иронии приводят к утрате многообразия оценки объекта осмеяния, ведущим становится сдержанно-отстраненное отношение к нему. При этом ирония мыслится как способность и деятельность субъекта по осмыслению противоречивости окружающего мира, в которых эмоционально-чувственная сфера строго контролируется разумом.

Подобное понимание сущности иронии подвергается критике со стороны многих философов. Возвышение ироника над действительностью и самим собой на практике приводило к отрицанию всего сущего, при котором ирония выступает фактором разрушения, а не созидания. Не случайно, датский философ С. Кьеркегор приравнивает иронию к законченному нигилизму, Г. Гегель видит в ней признак кризиса искусства, Ф. Ницше считает выражением меланхолии, усталости и пессимизма общества. Закономерным итогом становится отрицательная характеристика иронии в философии и эстетике экзистенциализма в ХХ веке – ирония квалифицируется как утонченная рефлексия вечного поиска противоречий, бесцельная эстетическая игра.

Сопоставление сущностных характеристик иронии, предложенных в романтической эстетике и последующих за ней изысканиях, обнаруживает, что исключительно все ученые признают превалирование интеллектуальной составляющей над эмоционально-чувственной в процессе порождения иронических текстов. Различие составляет признание разной степени участия эмоционально-чувственной сферы в процессе создания иронических текстов. Эмоционально-чувственная сфера личности, отвечающая за выбор позиции, с которой проводится отрицание, отвечает за формирование и формулирование отношения. Вывод этой сферы из процесса осмеяния чреват воспроизводством отношений высокой степени критичности как реакции эмоций и чувств на их угнетение. Вероятно, ставшая тенденцией практика угнетения эмоционально-чувственной сферы, сопровождающей процесс иронического осмеяния, привела к превалированию скептического, циничного, чопорно пренебрежительного отношения, демонстрируемого в романтической и постромантической иронии. Косность и однотипность демонстрируемых в иронии отношений вероятнее всего стала причиной отрицательной оценки как формы насмешливого смеха.

Размышления о роли иронии в предложенном контексте заставляют поставить вопрос о существовании разновидностей иронии.

Попытки классификации разновидностей иронии делались с момента зарождения понятия. Это и сократовская ирония, и горькая ирония, самоирония, ирония истории. С точки зрения хронологии изучения иронии, можно выделить романтическую иронию, модернистскую, постмодернистскую и т.п. Однако первая группа не имеет единого основания выделения, вторая – не обладает объяснительным потенциалом. Поэтому сложная задача создания «работающей» классификации разновидностей иронии остается пока не решенной. В данном исследовании мы предлагаем собственное видение решения проблемы.

На учет отношения, заложенного в обозначении, ориентировано только понятие «горькая ирония», выражающее отношение сожаления по поводу отсутствия каких-либо качеств в объекте осмеяния.

По аналогии с фрейдовской классификацией острот можно говорить о скептической, циничной, сдержанной, безоценочной, или беспристрастной, иронии. В предлагаемом понимании три разновидности иронии не обесценивают, а объективно оценивают или безоценочно представляют объект насмешки: горькая, сдержанная, беспристрастная (безоценочная). Две другие разновидности иронии – скептическая и самоирония, — при наличии у создателя иронического текста трезвого взгляда на окружающую действительность, могут также использоваться для объективной оценки объекта осмеяния. Наверное, не требует специального доказательства положение о том, что самоирония может быть и объективной, и субъективной.

В контексте сущностных свойств смеховой культуры только три разновидности иронии соответствуют логике ее развития, использование двух предполагает соблюдение писаных и неписаных морально-нравственных законов, выработанных человечеством. На практике это означает, что ирония в современном понимании является не только философско-эстетической, но и морально-нравственной категорией. За пределами остается только циничная ирония, сущность которой составляет нигилистическое отрицание всего и вся.

С другой стороны, без пограничных разновидностей иронии, вероятно, не сложились бы условия для действия закона перехода количества в качество, а, следовательно, из недр иронии не вышли бы сарказм и сатира как относительно самостоятельные формы осмеяния.

Предложенная классификация разновидностей отражает логику усиления влияния эмоционально-чувственной сферы на процесс создания скрытой насмешки. При этом доминирование интеллекта во всех разновидностях иронии сохраняется, но руководит деятельностью разума эмоционально-чувственная сфера. Задаваемое эмоционально-чувственной сферой отношение заставляет интеллект искать и находить соответствующие целеустановке автора приемы осмеяния.

Возвращаясь к истории развития понятия ирония, хочется отметить, что из современного его понимания исчезли отрицательные оценки явления по ряду причин.

Во-первых, философская разработка теория игры в целом, и теории языковой игры в частности обнаружила, что ирония как особая металогическая фигура речи служит образцом текстопорождения хотя бы потому, « что для существования языка необходим прием, одновременно утверждающий и отрицающий реальность существования того, что создано языковыми средствами» [25; 18].

Во-вторых, исследование иронии Рорти, проведенное в контексте понятия игра, обнаружили, что на данном историческом отрезке времени «игра, являясь механизмом осуществления иронии, выступает как та форма отношения к миру, которая позволяет избежать абсолютизации одной из версий возможного опыта и задает реальное пространство свободы» [25; 19].

В-третьих, по наблюдениям Ортеги-и-Гассета, ирония стала знамением временем, когда информация, не несущая иронической рефлексии, просто не воспринимается в качестве таковой. Вероятно, установочная критичность восприятия любой информации стала тем защитным механизмом, который позволяет современнику просто не захлебнуться в ее объеме. На интуитивном уровне современники вырабатывают убеждение в том, что ирония и юмор связаны с глубоким и возвышенным пониманием мира, поскольку (доказано Шопенгауэром) предполагают наличие довольно основательного интеллектуально-чувственного опыта.

И последнее. Осознаваемое ощущение наличия различных разновидностей иронии с преимущественно высоким нравственным потенциалом не позволяет человечеству отказаться от иронии как важной формы осмеяния, важной составляющей смеховой культуры.

В свете изложенного представляется полноценным и достаточно точным следующее определение иронии. Ирония – металогическая фигура скрытого смысла текста, построенная на основании расхождения смысла как объективно наличного и смысла как замысла. Фигура иронии является семантически амбивалентной: с одной стороны, она есть высмеивание и в этом отношении профанация некой реальности, основанная на сомнении в ее истинности или даже предполагающей неистинность этой реальности, с другой же – ирония есть проба этой реальности на прочность, оставляющая надежду на ее возможность или – при уверенности в обратном – основанная на сожалении об отсутствии таковой [26;19].

Сравнение юмора и иронии обнаруживает два важных отличительных признака: 1. открытость насмешки в первом и скрытость ее во второй; 2. отсутствие отрицательного отношения к объекту осмеяния и демонстрация эмоционально окрашенного отношения или оценки в иронии.

Меньше всего различий между остроумием и иронией. Точнее сказать, изысканная ирония и выступает образцом изящной остроты.

Сарказм, выросший из иронии, сохранил с последней тесную сущностную связь и может быть квалифицирован и как разновидность иронии – язвительная, едкая ирония — и как обретающая самостоятельность форма проявления комического. Отличительной чертой сарказма является высшая степень критичности, проявляемой к объекту осмеяния, которая нивелирует свойство скрытости.

Более существенны различия сатиры и иронии. Сатира, представляющая собой уничтожающее осмеяние явлений окружающего мира, является явной насмешкой, сопровождаемой резко отрицательным отношением к объекту осмеяния.

Особняком к рассмотренным формам осмеяния стоит пародия. По содержанию она является имитацией индивидуального стиля, манеры, жанра, направления, осуществляемой в юмористических, иронических, сатирических целях. Это намеренное искажение изображаемых предметов и явлений, в ходе которого, в зависимости от целевой установки автора пародии, обнажаются такие свойства предметов и явлений, которые воспринимаются как сущностные и противоречивые одновременно.

Если пародирование осуществляется в юмористических целях, то предметом гиперболизированной имитации до искажения выступают сущностные свойства объекта, обеспечивающие его узнавание. Гиперболизированность имитации в данном случае становится гарантом узнавания, с одной стороны, а возникающее искажение ставит под сомнение обязательность наличия имитируемых свойств у объекта осмеяния.

Если пародирование осуществляется в иронических целях, то имитируемые сущностные свойства объекта осмеяния репрезентируются как противоречивые, требующие неоднозначной критической оценки. При реализации сатирических целей имитация предполагает довольно открытое и резкое осмеяние сущностных свойств объекта как однозначно отрицательных.

Но в любом случае пародирование будет осуществляться по законам того жанра, того способа осмеяния, который выбрал в качестве ведущего автор пародии. Это значит, как форма осмеяния пародия не самостоятельна, а является более частным специфическим приемом либо юмора, либо иронии, либо сатиры.

В конечном итоге каждый вид осмеяния представляет собой когнитивно-аффективную деятельность сознания человека, отражающую противоречивость окружающего мира в логически, лингвистически, ментально противоречивой языковой форме или противоречивом использовании способов формирования и формулирования мысли в творимом тексте. Не санкционированное узуальным употреблением использование конкретного языкового знака является сигналом к началу смеховой деятельности, протекающей в несколько этапов: фиксация контрзнака, включение опыта построения ассоциативных полей, содержание которых направляется содержанием контрзнака, с одной стороны, и содержанием остального контекста, — с другой; наложение рядов ассоциативных полей осуществляется как протекающее во времени выявление подлинного содержания контекста, не предвосхищаемого начальной разверткой создаваемого или воспринимаемого высказывания.

Смеховая деятельность реализуется как создание текстов юмористической, иронической, сатирической направленности. Содержание смеховой деятельности едино при реализации юмора, иронии и сатиры как основных способов ее осуществления. Существенное и принципиальное различие составляет различная степень участия в каждом из них двух основных составляющих: интеллекта и эмоционально-чувственной сферы.

Смеховая деятельность является органичной частью речевой деятельности и функционирует на базе единого механизма речепорождения. Чувство юмора – это одновременно и чувство языка, развитие которых невозможно без беспрестанного накопления интеллектуального, эмоционально-чувственного и нравственного опыта.

Завершить разговор о понятийном аппарате теории смеха хотелось бы размышлениями о характере взаимоотношений центральных понятийных единиц.

Комическое, являясь философско-эстетической категорией, связано с выявлением специфики объекта осмеяния. Способы осмеяния создаются субъектом, специфика которых раскрывается в дефинициях «юмор», «ирония», «сатира». Каждый из способов смеховой деятельности субъекта имеет свои особенности, обусловленные скрытостью или открытостью насмешки, содержанием проецируемых отношений к объекту осмеяния, различной долей участия интеллекта и аффекта. Очевидно, что каждое из понятий – юмор, ирония, сатира – служит для обозначения способности, специфики деятельности, особенностей полученного результата смеховой деятельности, т.е. выступает самостоятельной научной категорией. Категория комического вступает во взаимодействие с категориями юмора, иронии, сатиры для определения содержания субъектно-объектных отношений. Очевидно, что подобные отношения не могут быть родовидовыми, они могут быть только паритетными, равнозначными, категориальными.

При признании паритетности отношений между означенными категориями целесообразно категорию комического квалифицировать как выработанный смеховой культурой особый способ получения новых знаний о мире посредством выявления противоречивости идей, смыслов, понятий, воспринимаемых носителями конкретных языков как общепризнанные и непротиворечивые. При таком понимании ирония, юмор, сатира будут выступать приемами комического, сущность которого отражает порождаемый им смех.

 

Библиографический список

  1. Пропп В.Я. Проблема комизма и смеха. Ритуальный смех в фольклоре.- М.: «Лабиринт-МП» — 251 с.
  2. Бахтин М.М. Литературно-критические статьи. /Сост. С. Бочаров и В. Кожинов. – М.: Художественная литература, 1986. – 543с.
  3. Карасев Л.В. Антитеза смеха //Человек. – 1993. — № 2.- С. 12 – 31.
  4. Карасев Л.В. Мифология смеха // Вопросы философии. – 1991. — № 7. – С. 68 – 86.
  5. Гольденшрихт С.С. Юмор. // Большой философский словарь /Под ред. И.Т. Фролова. 7 изд. перераб и доп. – М.: Республика, 2001. – 719с.
  6. Черных П.Я. Историко-этимологическом словаре современного русского языка в 2т.т. / П.Я. Черных. – М.: Русский язык, 1999. – т.1.
  7. Даль В.И. Толковый словарь русского языка в 4 т.т. /В.И. Даль. – М.: Русский язык, 1991. – т.2. 
  8. Комплексный словарь русского языка /Под ред. А.Н. Тихонова – М.: Русский язык, 2001 в 2тт. – т.2. 
  9. Ефремова Т.Ф. Новый словарь русского языка. Толково-словообразовательный / Т.Ф. Ефремова. – М.: в 2 т.т. – т.2.
  10. Ожегов С.И. Словарь русского языка. _изд 9-ое, испр. и доп. — М.: изд-во «Советская энциклопедия», 1972.- 846 с.
  11. Большой толковый словарь русского языка / Гл. ред. С. А. Кузнецов. – СПб.: «Норинт», 2002. -1536 с.
  12. Рубинштейн С.Л. Основы общей психологии – СПб, 1996 – 720 с.
  13. Шопенгауэр Мир как воля и представление – ПСС в 4 т.т. – т. 1 – М., 1901 — 1910.
  14. Липпс Т. Эстетика / Философия в систематическом изложении В. Дильтея, А. Риля, В. Освальда, В. Вундта, г. Эббингаузена, р. Эйкена, Ф. Паульсена, В. Мюнха, Т. Липпса – СПб., 1909.
  15. Жан-Поль Приготовительная школа эстетики – М., 1981.
  16. Кант И. Критика способности суждения / Сочинения в 6 т.т.- М., 1966. — Т.5
  17. Бергсон А. Смех. – ПСС в 5 т.т. – т.5 – СПб, 1914.
  18. Шлегель Ф. Критические фрагменты /Эстетика, философия, критика. – в 2 т.т. –т. 1 – М., 1983.
  19. Фрейд З. Остроумие и его отношение к бессознательному // Художник и фантазирование. – М., 1995.
  20. Выготский Л.С. Психология искусства – М., 1968.
  21. Гроос К. Введение в эстетику – Харьков-Киев, 1899.
  22. Бороденко М.В. Комическое в системе установочной регуляции поведения. /М.В. Бороденко. – Автореф. дис. канд. псих. наук. – М.: МГУ, 1995 – 24с.
  23. Мусийчук М. Юмор как основа развития интеллектуальной активности: Монография. – Магнитогорск: МаГУ, 2005. -236 с.
  24. Болдина Л.И. Ирония как вид комического. –Автореф. канд дисс. филол. н. – М.: изд-во МГУ, 1982. – 23 с.
  25. Кемеров В.Е. Ирония. /Новейший философский словарь / Сост. А.А. Грицанов. — Мн.: Изд. В.М. Скакун, 1998. — 896 с.
  26. Можейко М.А. Языковые игры /Постмодернизм. Энциклопедия/Сост. А.А. Грицанов. – М.: Интерсервис; Книжный дом, 2001. – с.1023-1025.
  27.  Gnevek O.V., Musiichuk M.V. Multifunctionalityof humor as a mechanism of probabilistic forecasting // Harvard Journal of Fundamental and Applied Studies. 2015. № 1 (7). С. 266-272.