Когнитивные и аффективные основания юмора

УДК 100.73

М.В.Мусийчук 

Магнитогорский государственный технический университет им. Г.И. Носова, г. Магнитогорск, Россия

 

Аннотация: В статье показано, что процесс порождения юмористического высказывания является коммуникативным действием, производимым с целью изменения равновесия в коммуникативной ситуации и ориентирован на создание определенной материальной знаковой структуры, предназначенной для восприятия партнером по коммуникативной ситуации (реципиентом). Получаемая в процессе порождения юмора знаковая структура организуется таким образом, чтобы в процессе понимания в сознании реципиента были генерированы определенные мыслительные структуры (смыслы), которые в процессе восприятия изменили бы его концепты и/или структуры общих знаний и, возможно, стали бы причиной возникновения определенных коммуникативных или социальных интенций. Порождение юмористических высказываний – регулируемый процесс, причем главную роль в этом регулировании играют интенции продуцента. К качественным эффектам, возникающим в процессе коммуникации, осуществляемой с юмором, исследователи относит разного рода ментальные изменения: обогащение знаний, углубление понимания, подъем эмоций, смену в характере идентификации наблюдаемого поведения, интересов, общественных вкусов, взглядов, ценностных ориентации и т.п. Возникновение перечисленных эффектов в полной мере может быть отнесено к процессу порождения и восприятия юмористических высказываний. В наиболее полной мере данные эффекты проявляются в процессе коммуникации с использованием юмора. Проводится анализ концептуальных положений относительно когнитивной и аффективной природы юмора рядом ведущих философов и психологов.

Доказано, что когнитивно-аффективная природа юмора, проявляется в том, что: юмор – форма отражения объективного мира, порождение и восприятие юмора является интеллектуальной деятельностью, опосредующей динамическое восприятие действительности; юмор способствует оптимизации эмоционального состояния личности, посредством эмоционального отстранения, при котором усиливается объективность восприятия; другими словами, процесс познания на основе юмора протекает через разрешения противоречий и опосредуется интеллектуальной активностью, юмор является интеллектуальным чувством, опосредованным взаимопроникновением когнитивных и аффективных компонентов. Остроумие — неотъемлемое качество процесса творчества и особенностей мышления творческих личностей, опосредуемых интеллектуальной активностью; юмор проявляется как отождествление двух и более элементов, которые одновременно исключают друг друга, что вызывает активное самостоятельное развитие процесса мышления; юмор как род интеллектуальной игры способствует приобретению нового опыта и научению посредством того, что является основой интеллектуальной реакции удовольствия, на основе наличия особых физиологических компонентов, является самоподкрепляющимся процессом, тем самым, выступая и важнейшей образовательной категорией.

Ключевые слова: юмор, когнитивные и аффективные основания юмора чувство юмора, остроумие, абсурд.

Abstract: the article shows that the process of generating a humorous utterance is a communicative action performed with the purpose of changing the balance in the communication situation. And is focused on the creation of a material the iconic structure, designed for the perception of the partner in the communicative situation (recipients). Obtained during the generation of humor iconic structure is arranged so that in the process of understanding in the mind of the recipient was generated by certain mental structures (meanings) that are in the process of perception would change his concepts and/or structure of common knowledge and, perhaps, would become the reason for the occurrence of specific communicative or social intentions. The generation of humorous utterances – regulated process, and a major role in this regulation is played by the intentions of the producer. To quality effects arising in the communication process, carried out with humor, researchers include different kinds of mental changes: the enrichment of knowledge, deeper understanding, the rise of emotions, the shift in the nature identify observable behavior, interests, public taste, attitudes, values, etc. the Occurrence of the listed effects could be related to the process of generation and perception of humorous statements. Most fully these effects are manifested in the communication process with the use of humor. The analysis of the conceptual provisions concerning the cognitive and affective nature of humor a number of leading philosophers and psychologists.

It is proved that the cognitive-affective nature of humor is that humor is a form of reflection of the objective world, the generation and perception of humor is an intellectual activity, mediating a dynamic perception of reality, humor contributes to the optimization of the emotional state of the individual, by emotional distancing, which increases the objectivity of perception; in other words, the process of knowledge-based humor flows through conflict resolution and is mediated by intellectual activity, humor is an intellectual sense, mediated by the interpenetration of cognitive and affective components. Wit is an integral quality of the process of creativity and characteristics of creative thinking of individuals, mediating intellectual activity; the humor is evident as the identification of two or more elements that are simultaneously mutually exclusive, which causes the development of thinking process; humor as a kind of intellectual game promotes the acquisition of new experience and learning through what is the basis of the intellectual reaction of pleasure, based on the presence of specific physiological components, is a self-reinforcing process, thereby, acting and most important educational category.

Keywords: humor, geosociety mechanism of humor, cognitive and affective bases of humor a sense of humor, wit, absurdity.

 

Юмор как языковое средство используется с учетом ситуации общения и влияния на вербальную ситуацию и стратегию коммуникативного субъекта, то есть с учетом прагматического эффекта, исключая возможность существования изолированных высказываний, лишенных коммуникативных свойств. Акты выбора и организации языковых средств детерминированы прежде всего содержанием коммуникативного намерения, реализующегося в определенном социальном контексте.

Процесс порождения юмористического высказывания является коммуникативным действием, производимым с целью изменения равновесия в коммуникативной ситуации и ориентирован на создание определенной материальной знаковой структуры, предназначенной для восприятия партнером по коммуникативной ситуации (реципиентом). Получаемая в процессе порождения юмора знаковая структура организуется таким образом, чтобы в процессе понимания в сознании реципиента были генерированы определенные мыслительные структуры (смыслы), которые в процессе восприятия изменили бы его концепты и/или структуры общих знаний и, возможно, стали бы причиной возникновения определенных коммуникативных или социальных интенций. Порождение юмористических высказываний – регулируемый процесс, причем главную роль в этом регулировании играют интенции продуцента. К качественным эффектам, возникающим в процессе коммуникации, исследователи относят разного рода ментальные изменения: обогащение знаний, углубление понимания, подъем эмоций, смену в характере идентификации наблюдаемого поведения, интересов, общественных вкусов, взглядов, ценностных ориентации и т.п. Возникновение перечисленных эффектов в полной мере может быть отнесено к процессу порождения и восприятия юмористических высказываний. В наиболее полной мере данные эффекты проявляются в процессе коммуникации с использованием юмора.

Здесь важно иметь в виду то, что исследователи массовой коммуникации все чаще заявляют о необходимости изучения диалогического взаимодействия коммуникатора с аудиторией. Так, например, Т. Дридзе подчеркивает отличие эффекта информационного воздействия от эффекта диалога как смыслового контакта, основанного на способности и стремлении субъектов к адекватному истолкованию коммуникативных намерений партнеров по общению.

Изменение модально-оценочной направленности личности, опосредованной тождеством противоположностей в игровом контексте юмора как механизма оптимизации психофизиологического состояния, может быть представлено рядом оснований преимущественно когнитивной, аффективной или когнитивно-аффективной природы. Выделение природы понятия достаточно условно и выражает значительное преобладание того или иного компонента в рассматриваемом явлении или их примерное равенство.

К первой группе оснований изменения модально-оценочной направленности преимущественно когнитивного характера могут быть отнесены следующие: 

— изменение ценностного масштаба предмета через раскрываемые юмором новые связи предмета, опосредованные тождеством противоположностей в игровом контексте; 

— создание значений, альтернативных имеющимся, через возникновение нового смысла, порождаемого значимыми отклонениями от нормативных структурных ожиданий, опосредованных игровой сущностью юмора;

— преодоление кризисов через обретение утраченного смысла происходящего и обретение неожиданных значений мира вещей и значений; 

— предвидение последствий (возможных действий или бездействия), посредством проигрывания на лингво-юмористических моделях, принятия тех или иных решений и выборе оптимального решения в соответствии с заданными критериями управления; закрепление когнитивных механизмов мышления посредством отработки операциональной стороны продуктивных мыслительных процессов. 

Ко второй группе оснований изменения модально-оценочной направленности, преимущественно аффективной природы могут быть отнесены следующие:

  • возникновение эмоционального отстранения как установочной регуляции поведения, основанной на способности юмора производить подъем эмоций, ослабление напряжения и достижение катарсиса, проявляющегося в автокоммуникативном смехе (смех над собой, над собственным горем, «смехе сквозь слезы») через придание юмористической формы содержанию;
  • удовлетворение некоторых блокированных потребностей личности посредством актуализации адаптивно необходимых тенденций и потребностей, посредством социально приемлемых форм юмора;
  • воздействие с целью изменения поведения на неосознаваемые области психики посредством метафоричности и символичности, опосредующих двойственность внутреннего и внешнего содержания юмора, что является необходимым и достаточным условием достижения позитивных изменений;
  • порождение эмоционального принятия задачи через возникновение дополнительного интереса к проблеме на основе вне логических форм доказательства и возникновение упреждающего понимания, опосредованного гедонистической (наслаждения, удовольствия) функцией юмора.

Обратимся к характеристике оснований изменения модально-оценочной направленности, преимущественно когнитивной природы, отнесенных нами в соответствии с логикой исследования к первой группе. Так, изменение ценностного масштаба предмета или ситуации через раскрываемые юмором новые связи предмета или ситуации, опосредованные тождеством противоположностей в игровом контексте, может быть доказано на основании ряда фактов, полученных известными исследователями.

Во-первых, о важности проблемы изменения модально — оценочной направленности свидетельствуют слова Полибия, пишущего: «… когда нас занимает оценка отдельных личностей, негодных ли то, или достойных, мы в своих высказываниях, если только желаем воспроизвести их правильно, руководствуемся не тем как эти люди ведут себя в эпоху ничем не смущаемого благополучия, но поведением их в несчастиях или удачах. Мы ведь убеждены, что совершенство отдельного человека удостоверяется единственно умением его сохранять самообладание и благородство души среди всесокрушающих превратностей судьбы: также точно подлежит оценивать и государство» (VI, 1) [1]. 

В философских воззрениях И. Канта эстетическое измерение занимает центральное положение между чувственностью и нравственностью как двумя полюсами человеческого существования, следовательно, оно по определению должно примирять эти миры. Действительность, преломленная через эстетические формы, примиряет нас (слушателей, читателей, зрителей) с самым низменным или трагическим в его содержании и обеспечивает катарсис.

«Быть может я лучше всех знаю, почему только человек смеется: он один страдает так глубоко, что вынужден, был изобрести смех. Самое несчастное и самое меланхолическое животное – по справедливости и самое веселое», писал Ф. Ницше [2]. Переживание в процессе порождения и восприятия юмора онтологически связано с представлением о гибели и возрождении определенных ценностей. Когнитивные и аффективные основания юмора определяет его катарсическое воздействие на человека. Катарсис усиливается, как отмечает И. Л. Варшавский, «наслаждением комической игрой, возникающей при столкновении добра и зла, мудрости и глупости, нового и старого, элиминируют страх перед реальными трудностями и препятствиями, вероятно потому, что диалектика жизни реализуется отнюдь не в какой-то стерильной гармонии, человек стремится увидеть противоречивость бытия в свете комического зрелища» [3]. 

Изменение модально-оценочной направленности средствами юмора наличествует в различных сферах бытия, в том числе и в университетском образовании как гносеологической реальности. Одним из ярких примеров может служить «Конституция философских школ Новосибирского государственного университета» (декан философского факультета, проф. В. С. Диев). Так в статье 3.6. «Ответы, вопросы и обсуждение», получившей название «Сократическая ирония как оптимальное оружие», подчёркивается, что «лучшим способом выражения отрицательных эмоций по поводу докладчика, участников обсуждений или председательствующего (которые в реальной жизни не могут не возникать) является ирония, высокие образцы которой заданы Сократом в Платоновских диалогах». Анализ данного фрагмента показывает, что в процессе обсуждения, как одной из важных составляющих процесса образования, задействованы когнитивно-аффективные основания юмора, способствующие изменению модально-оценочной направленности, через предупреждение и ослабление конфликтов на основе привнесения нового содержания, что проявляется в регуляции собственной оценочной направленности в отношении речи докладчика (это, впрочем, требует больших усилий, критиковать других значительно легче).

Во-вторых, изменение ценностного масштаба предмета или ситуации, через раскрываемые юмором новые связи предмета или ситуации, по мнению З. Фрейда, проявляется «не только как нечто освобождающее, как в остроумии или комизме, но и как нечто грандиозное и воодушевляющее, последние свойства отсутствуют в двух других видах получения удовольствия от интеллектуальной деятельности» [4]. В данном высказывании выделяется немаловажный факт получения удовольствия от интеллектуальной деятельности, подчеркнем, что данный процесс усиливается благодаря игровой сущности юмора.

Также по данным, полученным З. Фрейдом, следует, что юмор влияет на ценностный масштаб ситуации тем, что через призму юмора выгоды и огорчения, кажущиеся без юмористического отношения огромными, признаются ничтожными и осмеиваются. Юмор при этом порождает восприятие мира как не опасного и, как говорит З. Фрейд, детская забава — посмеяться над ним.

Аналогичную точку зрения отстаивает в своих исследованиях А. Адлер. Структура юмора (шутки, анекдота) оказывает значительное воздействие в процессе терапии. Слушатель руководствуется в своем понимании нормальной системой отношений, рассказчик неожиданно вводит новую систему отношений, которая соприкасается со старой лишь в нескольких моментах. Это способствует, как совершенно справедливо, с нашей точки зрения, полагает А. Адлер, разъяснению страдающим нервными заболеваниями людям их ошибки с помощью юмора и как частного выражения юмора – анекдотов. 

Парадоксальные образы в процессе психотерапии конструировались А. Адлером осознанно. Например, ему принадлежит парадоксальная диада: «нищий как король». Вспомнив предложенный образ, клиент может напомнить свои цели, а на завершающих стадиях психотерапии использовать этот образ, чтобы посмеяться над собой.

В-третьих, примером, подтверждающим правомерность сделанных предположений является позиция Горация, подчеркнувшего, что предпринять нечто, что противостояло бы извращению и деградации самого себя в «родственную ему обратную форму» (Полибий) можно одним только способом. Для этого следует на нелицеприятных примерах разъяснять представление о «мере» и «пределах достаточного». Гораций в первой же своей сатире вводит рамки такого поведения и мировоззрения человека:

«Мера есть в вещах, существуют определенные пределы,

По обе стороны, которых, не может быть ничего правильного». 

Юмор является эффективным механизмом приспособления к внешним и внутренним ограничениям (L. Feinberg, 1978). В позиции данного исследователя для нас особый интерес представляет понимание юмора как механизма приспособления как к внутриличностным ограничениям так и к ограничениям связанным с неизбежным наличием внешней среды. И, пожалуй, следует подчеркнуть, что победа в борьбе с самим собой, самый трудный и потому желанный вид победы, даруемый механизмами юмора. Юмор, один из источников мужества — это способность созерцать противоречия жизни отстранено, подчеркивает Н. А. Дмитриева.

В-четвертых, изменение ценностного масштаба предмета, опосредованного юмором, проявляется в том, что юмор является эффективной потенциальной реакцией, не совместимой с открытой агрессией. В этом плане представляет особый интерес мысль Г. В. Гегеля, который замечал с присущей ему иронией, что в смехе человек испытывает «блаженство субъективности», которая в своей уверенности в себе может переносить как разрушение своих целей, так и их осуществление [5]. 

Обратим внимание, что Д. С. Лихачев отмечал, что у протопопа Аввакума выделялась мысль — «ободрение смехом в самый патетический момент смертельной угрозы всегда было национальным русским явлением» [6]. В исследованиях Бэрона и Болла (1974) показано, что, в соответствии с теорией несовместимых реакций, глупые и нелепые действия героев комиксов способствуют снижению агрессии. Изложим представление о значении юмора для преодоления трудных ситуаций с позиции С. Аверинцева: «Люди искони смеялись над физической трудностью, чтобы одолеть ее в себе самом» [7]. 

В-пятых, изменение ценностного масштаба предмета и/или ситуации в значительной степени обеспечивает повышение безопасности и достижение высокого мастерства. Раскрытие новых связей предметов и отношений, вызывающих изменение модально – оценочной направленности, происходит в событии. «Событие есть не приметнейшее из не приметного, простейшее из простого, ближайшее из близкого …» пишет М. Хайдеггер и событие для него положено как граница отношений «внутреннего» и «внешнего» [8]. Вариативность бытия определяется способом, «каким дано бытие». В этом смысле практика мышления на основе юмористических форм есть производное от события, принятого сознанием в качестве границы, которая позволит рано или поздно изменить традиционные смыслы. С. Кьекегор утверждает, что все должны сделать свой выбор. И единственное, что каждый может выбирать, это быть самим собой [9]. 

В исследованиях, проведенных Б. Мариновым показано что, при занятиях альпинизмом и туризмом (Маринов Б. Проблемы безопасности в горах [10], достижение высокого мастерства автор связано со спортивным отбором. При этом отбор имеет исключительно важное значение не только для достижения конечной цели, но и для сохранения жизни и здоровья участников, что связано с большим физическим и психическим перенапряжением. Заканчивая наше отступление-комментарий и возвращаясь к основной теме, рассмотрим блок интеллектуальных качеств, выделенных в качестве определяющей меры безопасности в горах, безусловно, с наличием определенных волевых и нравственных качеств личности. Второе место среди выделенных в исследовании Б. Маринова качеств, имеющих решающее значение для повышения безопасности в горах, является чувство юмора. 

Обратимся к анализу процесса создания значений, альтернативных имеющимся, через возникновение нового смысла, порождаемого значимыми отклонениями от нормативных структурных ожиданий, опосредованных игровой сущностью юмора. Получаемая в процессе порождения юмора знаковая структура организуется таким образом, чтобы в процессе понимания в сознании реципиента были генерированы определенные мыслительные структуры (смыслы), которые в процессе восприятия изменили бы его концепты и/или структуры общих знаний и, возможно, стали бы причиной возникновения определенных коммуникативных или социальных интенций. 

Докажем данное положение на примере анализа концепции Н. Пезешкиана, в значительной степени апеллирующей к использованию метафор, анекдотов в процессе так называемой «позитивной психотерапии». В данном контексте термин «позитивный» употребляется в значении имеющийся в наличии, реальный. Это терапия целостного человека, укрепляющая его позитивные способности, позволяющая перестроить нарушенные сферы жизни человека. Данный вид психотерапии расширяет смысловую перспективу клиента, помогает лучшему взаимопониманию между врачом и пациентом, а также оказывает целебный эффект в процессе взаимопомощи, когда сам пациент может выступить в роли психотерапевта для своих близких. Это подчеркивают Д. А. Леонтьев, Е. С. Мазур, А. З. Шапиро: «… и для родителей, и для учителей и для разного рода менеджеров: язык психологии и психотерапии должен быть понятен человеку с улицы», который подчас может оказаться эффективнее любого профессионала» [11]. Новый смысл порождается на основе парадоксальных притч, анекдотов, метафор, обладающих на основе снижающее — возрождающего характера юмора, создания значений, альтернативных имеющимся, через возникновения нового смысла, порождаемого значимыми отклонениями от нормативных структурных ожиданий, опосредованных игровой сущностью юмора, что в значительной степени зависит от формы, придаваемой содержанию.

В кризисной ситуации, обусловленной повышенной значимостью объекта для личности, когда мотивация становится слишком сильной, по сравнению с реальными возможностями субъекта, происходит снижение уровня адаптации. Напомним, что юмор, смех издревле практиковался в восточной психологии как средство восстановления внутреннего равновесия самурая, как противовес гнева и боли. При этом сильные эмоциональные состояния могут вызываться как биологическими факторами, так и социальными оценками, санкциями. Исследователями, изучающими механизмы адаптации к кризисным событиям, отмечаются следующие характерные тенденции: стремление иметь теорию события; стремление чувствовать контроль над событием, над процессом его преодоления, над собственной жизнью в целом; стремление к повышению самооценки (Дорожевец А. Н. и др.). Названные тенденции находятся в тесной взаимосвязи, и изменение одного параметра, взывает изменение других.

Гносеологическая специфика остроумия, его когнитивный диссонанс (существование отношения несоответствия между знаниями, представлениями, мнениями) ярко проявляется в таком приеме остроумия, как абсурд. Исследователи отмечают присущую абсурду интеллектуальную девальвацию, приводящую к исследованию «механизмов мышления и ревизии привычных представлений о мире» [12] (К. Пузын, 1958). В связи с проблемой рассмотрения интенций абсурда как средства преодоления когнитивных кризисов представляет значительный интерес мысль М. Минского (1980) о том, что остроумные шутки не являются такой уж смешной вещью, — они отражают стремление человека к разумности, достижение которой связано с подавлением абсурда. При этом М. Минский подчеркивает, что возникающий смех действует отвлекающе и удерживает мысль от дальнейшего продвижения по непродуктивному пути [13]. 

Подчеркивая когнитивную функцию абсурда, А. Камю пишет, что «чувство абсурда рождается не из простого рассмотрения единичного факта и не из отдельного впечатления, а высекается при сравнении наличного положения вещей с определенного рода действительностью, действия – с превосходящим его миром. По своей сути абсурд – это разлад. Он не сводится ни к одному из элементов сравнения. Он возникает из их столкновения» [14]. Также Л. Муньиз, выделяя аналогичную функцию абсурда, пишет, что сутью юмора является «открытие и устранение абсурда, блокирующего изучение мира… Юмориста можно назвать онтологическим магом спонтанности, раскрывающей новые и неожиданные возможности мира идей и значений» [15]. 

Анализ юмористических выражений и целых текстов полностью подтверждает наличие противоречия между кругом связей в первоначальном восприятии и осознанием новых связей и отношений в завершающем суждении. Это является важным положением для рассмотрения проблемы преодоления гносеологических кризисов. 

Рассмотрим действие механизма изменения смысла на конкретном материале. Дидактическим материалом являются остроумные выражения, отобранные из произведений мировой художественной литературы. В качестве эвристических задач используем достаточно известные задачи — головоломки.

Предварительный анализ показал, что механизм изменения смысла в приемах остроумия и механизм построения головоломок тождественны. Покажем это на примерах. Прием остроумия – «доведение до абсурда». Данный прием реализуется различными способами создания комического эффекта, среди которых речевая избыточность и софизм. Например, так, как это делал Г. К. Лихтенберг: «Утверждают, что во всей стране за последние 500 лет никто не умер от радости». Или же софизм (греч. sophistes – мудрец) рассуждение, кажущееся формально совершенно безупречным, но содержащее на самом деле ошибку, в результате чего конечный вывод оказывается абсурдным. 

Рассмотрим сходство интенций данного приема с задачами – головоломками как механизмом изменения смысла в процессе восприятия. В задаче: «Когда черной кошке проще всего пробраться в комнату?» речевую избыточность создает слово «черная», в словосочетании «черная кошка» приобретающее дополнительный ассоциативный смысл, являющийся избыточным и приводящим к абсурду в контексте рассматриваемой задачи. Данным приемом скрывается вполне очевидное при другой формулировке решение: «Когда дверь открыта». 

Исследователями также особо подчеркивается экзистенциальная функция детективов как формы задач в виде целого текста, приводящих на начальном этапе к возникновению гносеологического кризиса и как следствие его преодоления — обретение смысла в первоначальной ситуации полного абсурда (Н. Л. Мусхелишвили, Ю. А. Шрейдер, 1998). Решение головоломок подобного рода позволяет достичь катарсиса – обретения утраченного смысла происходящего [16]. Примером детской головоломки — детектива выступает следующая задача. Вдруг за стеной послышались аплодисменты. Они стихли после убийства, которое закончилось спасением. Объясните ситуацию. 

Рассмотрим некоторые интенции абсурда как средства преодоления когнитивных кризисов, проявляющихся в ряде головоломок. Часто в головоломках, являющихся при первом приближении абсурдными, необходимо использовать для решения более широкий контекст. Так, в этой задаче речь идет об убийстве моли и спасенных вещах. Рассмотрим пример с реализацией софизма, рассуждения, кажущегося формально совершенно безупречным. «Почему Робин Гуд грабил богатых?» Ответ: «Потому, что у бедных не было денег». В данной задаче реализован частный случай приема остроумия «доведение до абсурда» – софизм.

Экзистенциальное отношение к познавательной функции абсурда блестяще выразил А. Камю: «Перед тем, кто открыл абсурд, всегда возникает искушение написать нечто вроде учебника счастья». При этом считаем важным подчеркнуть, что абсурд необходим как средство преодоления когнитивных кризисов через распознавание и осознание непродуктивных путей решения задач. Юмор абсурда способствует также закреплению посредством отработки операциональной стороны аффективно-гносеологических механизмов мышления, продуктивных мыслительных процессов. Также абсурд способствует преодолению кризисов через обретение утраченного смысла происходящего и обретение неожиданных значений мира вещей и значений.

Изменение модально — оценочной направленности личности, также носящей характер преимущественно гносеологической природы, является предвидение последствий (возможных действий или бездействия), посредством проигрывания на лингвоюмористических моделях, принятия тех или иных решений и выборе оптимального решения в соответствии с заданными критериями управления. Всякий юмористический текст направлен на такое изменение состояний коммуникативной ситуации, которое вызовет у реципиента в процессе восприятия текста определенные интенции к выполнению социальных, ментальных или физических действий. В данном исследовании нас, прежде всего, интересуют действия ментальные, призванные вызывать изменения в состояниях информационных, когнитивных структур – в системе знаний реципиента. Данное положение целесообразно доказать путем анализа работы наиболее влиятельных терапевтов как профессионалов, разрешающих проблемы личности в ее наиболее крайних проявлениях, в отличие, например, от процесса образования. 

Свойство юмора производить эмоциональное отстранение описывалось исследователями со времен античности. Это отмечалось в трудах Аристотеля (юмор — есть ослабление напряжения), Квинтилиана (юмор — умственная разрядка, отдых, снятие напряженности). Сила юмора во многом основана на символичности. Г. В. Гегель утверждал, что в сочетании и переплетении материала, собранного из всех стран мира и областей действительности, юмор как бы возвращается назад к символическому, где смысл и облик также расходятся друг с другом. Созвучна этой мысли точка зрения М. М. Бахтина. «Смерть изнутри нельзя подсмотреть. Нельзя увидеть своего затылка не прибегая к помощи зеркал», — утверждает М. М. Бахтин, отстаивая первенство юмора, как зеркальных метафор в описании экзистенциальных ситуаций.

Юмор как средство изменения модально-оценочной направленности защитного характера рассматривал З. Фрейд: «Защитные процессы являются психическими регуляторами рефлекса бегства и преследуют цель предупредить возникновение неудовольствия. … Юмор может быть понят как высшая из защитных функций» [17]. Так в теории З. Фрейда подчеркивается, что разрядка, вызванная воздействием юмора, вызывает чувство удовлетворенности, хотя бы и временное, у участников конфликта и способствует разрешению проблем.

Юмор как позитивный аффект, формирующий адаптивную защиту, рассматривается в исследованиях А. Б. Суини, М. Дж. Мэй (A. B. Sweney, J. M. May). Считаем целесообразным отметить, что в созданном названными авторами тесте авторами тесте «Defense mechanism index» (DMI), выявляющем способы защиты личности, имеется всего шесть шкал защит: рационализация, компенсация, негативный аффект, перцептивная защита, аутизм. В качестве одной из основных, наряду с названными, выступает юмор.

Рассмотрим тактики и цели использования юмора некоторыми известными психологами и психотерапевтами для решения поставленной нами проблемы. Предварительный анализ показал, что таковыми являются А. Элис, Г. Гринвальд и У. О`Коннел. При этом следует отметить, что, несмотря на имеющиеся различия в тактиках и подходах, цель остается в пределах изменения модально-оценочной направленности личности средствами юмора. Средствами юмора обостряется наличное противоречие, присущее взглядам и/или поведению клиента: А. Эллис изменяет модально-оценочную направленность через несовместимость и преувеличение, которые в значительной степени присущи юмористическим текстам, например, в форме парадоксов, метафор, игры слов и т.д, в то время как Г. Гринвальд рассматривает юмор как благоприятную возможность игры с событиями, которые воспринимались клиентом как травмирующие. Наиболее последовательно выдержанной представляется концепция У. О`Коннела. Следует отметить, что автор определяет жизненную позицию, опосредованную восприятием через призму юмора, как критерий зрелости личности в естественной интенсивной терапии (natural high therapy). Так, на сеансах, проводимых У. О`Коннелом, привычные попытки клиентов уцепиться за вину и упадок духа ради бесполезного социального влияния (власти) вызывают реакцию шутливого испуга терапевта, ошибочные убеждения пациентов подвергаются юмористической пере- и недооценке, что приводит к изменению модально — оценочной направленности личности.

Представляется, что смысл использования юмора в психотерапии заключается в опровержении словом и делом лелеемой «реальности» клиентов. Обратим внимание, что психотерапевт относится с уважением к личности клиента и с юмором к болезненной и парадоксальной власти его актуального подавленного состояния. При этом происходит не только изменение модально — оценочной направленности личности по отношению к определенного рода ситуациям или событиям, но и изучение теории и практики самоконтроля, самосовершенствование и развитие аналогичных качеств у других людей.

Предвидение последствий, как возможных действий или бездействия, с нашей точки зрения, наиболее рельефно проявляется в «черном юморе», в сочетании смешного и ужасного (И. А. Бутенко,1996). Обратим внимание на функции черного юмора. Исследователи подчеркивают, что с его помощью мы переживаем миникатарсис и одновременно готовим себя к каким-то страшным событиям, переживаем вымышленные ужасы для того, чтобы не оплошать среди ужасов реальных. Постановка экзистенциальной проблемы – проблемы ответственности, необходимости проявлять волю, развивать собственные защитные механизмы. 

Для полноты освещения проблемы укажем еще на две функции черного юмора, служащие целям изменения модально-оценочной направленности личности по отношению к определенного рода ситуациям или событиям. Первая функция реализуется в том, что у детей и подростков рассказывание и прослушивание черного юмора – это своего рода испытание на смелость, на «пригодность» группе сверстников. Вторая функция заключается в том, что черный юмор дает возможность не только отвлечься от своих неприятностей, которые на фоне чужих кошмаров кажутся мелкими, не серьезными.

Проанализируем вторую группу оснований изменения модально -оценочной направленности, преимущественно аффективной природы:

 — возникновение эмоционального отстранения;

 — установочная регуляция поведения, основанная на способности юмора производить подъем эмоций, ослабление напряжения через придание юмористической формы содержанию.

Рассмотрим выделенные основания. О проблеме возникновения эмоционального напряжения писал Сенека в «Исследованиях о природе»: «Быть рабом самого себя – тяжелейшее рабство. Его легко впрочем, стряхнуть, если держать перед глазами свою природу и помнить, как мало остается тебе времени» [18]. 

«Грамматику» Палладу (IV в.) принадлежит изречение «Жизнь вся – лишь сцена и шутка. Так, или шутить научишься, скинув невзгоды с себя, или невзгоды терпи!» Впрочем, Л. Зигель совершенно справедливо подметил, что для индийской культуры не свойственно наличие оппозиции комическое – трагическое. Данное противопоставление зародилось в античной философии под влиянием греческих театральных традиций. Что может, по мнению исследователя, красноречиво свидетельствовать об искусственности данного противопоставления. Так, например, для индийской культуры более естественным является противопоставление понятий «смех» — «ужас». Страх компенсируется смехом, например, в творчестве поэта XI в. Гададхары: «Пусть ужасный владыка Шива избавит тебя от страха; он танцует великий апокалипсис и громко смеется. И тогда блеск его сверкающих зубов рассеивает тьму».

 «Итак, искусство юмора в том, чтобы заставить себя улыбаться в своих страданиях, пишет И. А. Ильин. – О, эта драгоценная улыбка отступающей боли, этот первый шаг к победе над тварью! Существует ли душевная боль, которая может противостоять тебе?» [19]. 

Биологизаторское направление изучает юмор как физиологическую реакцию организма на внешнюю среду. Физиологическая реакция организма рассматривается на основе адаптивной функции организма к изменениям, происходящим во внешней среде, что существенно для выживания индивида. Так, Ч. Дарвин, проследив за реакцией смеха в филогенезе, пришел к выводу, что юмор играет значительную роль в эволюционном процессе. В основе древних форм смеха лежит противоречие между жизнью и смертью. В наше время это противоречие трансформировалось в форму «черного юмора». Черный юмор возникает как жанр в XIX веке в виде стишков с говорящим название «гадости». Впоследствии черный юмор проникает и в серьезную литературу. Так, например, в настоящее время выпускается серия под название «Английский черный юмор». Классиком жанра считается Р. Даль (1916 — 1990), выдающейся мастер черного юмора, один из лучших рассказчиков нашего времени. Озлобленный эстетизм, воинствующая чистоплотность, нежная мизантропия превращают рассказы Даля в замечательное пособие «Как не надо себя вести», в исчерпывающее собрание полезных советов человека, не лишенного некоторой вредности. 

Заканчивая наше отступление – комментарий и возвращаясь к основной теме, отметим, что черный юмор является способом реагирования на зло и абсурдность жизни. В этом плане представляется обоснованной точка зрения исследователей, о том, что черный юмор обладает психотерапевтическим эффектом и вызывает смех там, где всякий другой способ описания пробудит лишь плач (Бутенко И. А., Жельвис В. И., Цветков А, Дубин С. Б., Лаврентьев А. И., Масленкова Н. А. и др.). Смеясь над пугающим, человек принижает значимость последнего и смотрит на страшное сверху вниз. Будем помнить, что использовать юмор в такого рода обстоятельствах способны далеко не все. Перед лицом опасности, реальной или мнимой угрозы люди могут впадать в отчаяние, ярость, апатию и лишь немногие способны отнестись к этому с юмором. Такое отношение свойственно личностям с сильным характером. Юмор таких личностей часто принимает форму самоиронии. Примером, подтверждающим правомерность нашей точки зрения, являются рассуждения Ю. Д. Воробей и Т. Н. Арутюнян, о том, что «смех над собой – высшая ступень комической оценки – доступен лишь тому, кто способен встать над собой, сделать еще один нравственный и интеллектуальный рывок – взглянуть на себя со стороны и увидеть как другого» [20]. Рассмотрим основания установочной регуляции поведения, основаной на способности юмора производить подъем эмоций, ослабление напряжения через придание юмористической формы содержанию. По выражению П. Флоренского «чувства наклоняют волю» [21]. 

М. Фуко [22] в курсе лекций в Колледж де Франс в 1982 году, опубликованных позже под названием «Герменевтика субъекта» видит в «направленности на самоцель Я», на обращение к себе в ходе реализации такой формы духовного опыта, которая заключается в разотождествлении взгляда на самого себя, на свое «Я» как «точку во всеобщей системе Вселенной, и «Я как разума», в установлении и поддержании максимального напряжения между ними, инструмент освобождения своего «Я». Мир, доступ к которому индивид получает благодаря этому внутреннему духовному движению, — это мир, где существует и сам человек. Ибо просто существовать и иметь доступ к бытию мира – разные ступени субъективной зрелости. Отстраняясь, человек видит, как расширяется контекст, в который он помещен, и он вновь овладевает таким миром. И нет никого основного очага сопротивления политической власти, как и любой другой системе власти, блокирующей свободную разумную волю человека, например, стереотипов, привычек, пороков, страстей, кроме отношения своего «Я» к самому себе».

Как совершенно справедливо подчеркивает И. Л. Варшавский, «наслаждение комической игрой, возникающей при столкновении добра и зла, мудрости и глупости, нового и старого, элиминирует страх перед реальными трудностями и препятствиями, вероятно потому, что диалектика жизни реализуется отнюдь не в какой-то стерильной гармонии, человек стремится увидеть противоречивость бытия в свете комического зрелища» [23]. Антропологическое стремление к игре, порождающее значительный эмоционально-эстетический резонанс в своём крайнем проявлении реализуется в форме катарсиса. Воздействие юмора на организм изучается медициной. Активно работает международная организация «Ассоциация прикладного и терапевтического юмора (Association for Applied and Therapeutic Humor (AATH).

  1. Berk на основе анализа многочисленных экспериментов выделяет факторы оптимизации психического состояния личности [24], такие как: снижение психического напряжения, уменьшение уровня стресса, снижение степени депрессивного состояния, снижение уровня беспокойства, уменьшение чувства одиночества и повышение самооценки. Среди факторов преимущественно психофизиологического характера R. Berk отмечает такие как: улучшение процесса функционирования мозга и дыхания, стимуляция кровообращения, расслабление мышц, снижение уровня гормонов стресса, улучшение работы иммунной системы, увеличение количества эндорфинов (гормонов «счастья»). Впрочем, следует отметить, что ряд исследователей отмечает наличие аналогичного набора факторов, возникающих после процесса просмотра релаксационных программ. Развитие биологического направления изучения юмора в значительной степени могло бы продвинуться вперед, если бы были разработаны соответствующие методы исследования. В настоящее время данные исследования производятся по стандартной схеме «стимул – реакция».

На сайт «Анекдоты из России», по словам его создателя и редактора в течение нескольких часов после падения башен — близнецов в Нью-Йорке пришло 42 текста по этой теме. Среди них был и такой анекдот.

Советский народ с чувством глубокого удовлетворения выражает искреннее соболезнование американскому народу.

Юмор как способ разрядки психического напряжения, основывается на том, что в возбужденном состоянии люди смеются больше и считают юмористические стимулы более смешными. Юмор увеличивает энергию при решении задач, способствует более позитивной оценке задачи, генерирует большее желание к решению сложных задач, хотя не всегда с большим успехом, как показывают работы исследователей биологизаторского направления.

Ю. Лотман подчеркивает: «Область рутинного поведения отличается тем, что индивид не выбирает его себе, а получает от общества, эпохи или своей психофизической конституции как нечто, не имеющее альтернативы. Знаковое поведение – всегда результат выбора и, следовательно, включает свободную активность субъекта поведения, выбор им языка своего отношения к обществу» [25]. 

Обратим внимание на объявления вечеров юмора в Париже в период первой эмигрантской волны. В подобного рода анонсах обычно говорилось: «Темы вечера: юмор, бодрость, преодоление будней, ежегодная перекличка «не падающих духом, несмотря на все» [26]. Выделение в данном тексте аффективной природы юмора через признание таких функций юмора как становление «бодрости духа» является вполне правомерным, с нашей точки зрения.

Для этой цели рассмотрим, как юмор активно внедрялся в практику многими выдающимися психотерапевтами. Так, юмор рассматривался З. Фрейдом как высшая защитная функция. При этом, определяя место шутки, каламбура в логике неврозов он писал, что следующий за ними смех разряжает напряженность, созданную социальными нормами. Более детальное описание сфер применения юмора при кризисных состояниях личности убедительно апробировано на практике М. Эриксоном. При этом составленный им перечень сфер применения юмора достаточно обширен. 1. Предложение решений проблем. 2. Помощь в познании себя. 3. Посев идей и повышение мотивации. 4. Контролирование терапевтических отношений. 5. Встроенные указания. 6. Снижение сопротивления. 7. Построение Эго. 8. Моделирование способа общения. 9. Напоминание субъектам об их собственных ресурсах. 10. Снятие у людей чувствительности к страхам.

Имеется целый комплекс специальных исследований, посвященных «Использованию юмора в систематической десенсибилизации с целью уменьшения страха» [27], в которых показана эффективность юмора при решении подобного рода проблем. 

При этом важно понимание юмора как символического целого, развивающегося по внутренним законам (Карасев Л. В., 1994). Благодаря своей независимости юмор может выступать в качестве особого регулятора поведения человека и его самооценки. Глубинное понимание действия механизма юмора в этом плане демонстрирует З. Фрейд, подчеркивая, что «шутка не главное, что создает юмор, она имеет ценность, только как репетиция, а главное – это намерение, которое осуществляет юмор, занимающийся то ли собственной особой, то ли другим человеком». 

Мы считаем, что главное – это понимание философской перспективы, которую дает юмор, являясь ценным освобождающим опытом на различных уровнях личности, и полностью разделяем точку зрения Э. Берна, что ценность юмора, с точки зрения выживания, состоит в том, чтобы доставить человеку шанс прожить свою жизнь с максимально возможной при данных обстоятельствах эффективностью. Таким образом, в качестве генетических свойств юмора, являющихся эффективными средством преодоления кризисных состояний личности, выступают: эмоциональное отстранение, ослабление напряжения, объективное восприятие ситуации. 

Юмор некоторые исследователи рассматривают как инструмент психогигиены. Специалисты относят юмор к средствам временной передышки от напряжения, проблем и конфликтов. Юмор не избавляет от них, но позволяет видеть их отвлеченно, отстраненно. Юмор особенно действенен, если направлен на самого себя. В книге «О чувстве юмора и остроумии» А. Н. Лук пишет: «Развитое чувство юмора бывает у душевно стойких людей. Но, с другой стороны, это чувство само становится источником душевной стойкости, помогает переносить удары судьбы, смягчает падение и неудачи» [28]. 

Функция юмора – обеспечить удовлетворительное самочувствие в неудовлетворительной ситуации: взглянуть на ситуацию и самого себя как бы со стороны; умение увидеть смешное в том, что смешным не назовешь. Это — средство поддержания психики в равновесном состоянии независимо от трудностей, которые приходится переживать человеку.

Убедительные существенные сведения для понимания полифункциональной сущности юмора накоплены в процессе анализа народных смеховых традиций функций дурака. «Дурак» интересен тем, что является «носителем особой жизненной формы, реальной и идеальной одновременно» [29], находясь на грани жизни и искусства. Дурацкая глупость «оказывается неофициальной мудростью, разоблачающей господствующую правду» [30, С. 5]. Дурак обычно имеет три смеховые функции: над дураком смеются; сам он тоже смеется; дурак служит зеркалом осмеяния окружающей действительности – зеркалом, в котором отражается дурацкие черты этой действительности [30, С. 27].

Функции дурака нашли яркое воплощение в ореоле многочисленных юмористических историй, связанных с психотерапевтической деятельностью М. Эриксона. Выдающегося клинициста отличало творческое, нестандартное восприятие проблем клиента. М. Эриксон дал основания думать о психотерапевте как о «мудром дураке», поскольку, как подчеркивают Гомез и О`Коннел, дураки обладают внутренней свободой потому, что «способны примерять противоречия и несут в себе живое ощущение чуда».

Следует отметить и такой важный факт: по мнению известных психотерапевтов Ф. Фарелли и Д. Брандсмы, юмор, например, в провокационной психотерапии играет центральную, решающую роль, он необходим и не является дополнением к настоящей работе [31, С. 212]. Авторами выделяются различные функции юмора. Считаем важным остановится на упоминании таких, как способность юмора смягчать и уравновешивать жесткие психологические уроки, которые необходимо пережить в процессе лечения; привлекать внимание пациента для того, чтобы внушение врача скорее было им усвоено работе [31, С. 135 — 136]. Анализ показывает, что также одной из важнейших функций изменения модально-оценочной направленности средствами юмора, по справедливому замечанию Ф. Фарелли и Д. Брандсмы, является способность юмора поддерживать уровень собственного внимания к проблемам клиента, а также сделать процесс лечения более переносимым и приятным.

Практическое основание гелозоического механизма юмора представлено в значительном количестве фактов бытия. Когнтитивно-аффективное основание юмора, реализуемое в гелозоическом механизме юмора, представлено в значительном количестве печатных изданий, имеющих весьма «говорящие» названия, как, например, работа Н. Г. Курганова «Письмовник, содержащий в себе Науку Российского языка со многим присовокуплением разного учебного и полезнозабавного чтения» (1809, 8 – е изд.; первое изд. в 1902). Аффективное основание гелозоического механизма юмора ярко представлено, например, в «Шуте-забавнике : Карманном сборнике карикатур, юмористических сцен, ин-тересных куплетов, веселых рассказов и уморительных шуток» Д. А. Казарова (1905). Об аффективной направленности данного сборника свидетельствуют такие определения как: интересные, веселые и уморительные шутки.

Выделенные нами в процессе теоретического осмысления проблемы группы понятий, описывающих изменение модально-оценочной направленности на основе когнитивно-аффективной природы юмора, как механизма оптимизации психофизиологического состояния личности, нашли отражение и в экспериментальном исследовании. Так, для изучения проблемы репрезентации основных механизмов юмора на уровне обыденного сознания нами использовалась методика «Завершение предложения» в варианте «Юмор – это …». В инструкции испытуемым предлагалось дать пять вариантов завершения данного предложения. В качестве дополнительного, для уточнения имевшейся в виду функции, в том или ином варианте завершенного предложения использовался метод беседы. В качестве типичных вариантов выделения функции юмора, реализуемой на основе механизма оптимизации психофизиологического состояния организма, испытуемыми были выделены такие, как: надежда на выживание; новый взгляд на повседневную озабоченность; способ ухода от забот; средство изменения настроения; лекарство против страха; средство продления жизни; легкий путь к здоровой и долгой жизни; громоотвод, который никогда не поздно поставить на свою крышу. 

Анализ показывает необходимость перехода на следующий уровень, предполагающий рассмотрение проблем социального функционирования юмора как нерасторжимости знаковости и социальности в юморе.

Целостность человеческого познания и бытия предполагает изучение взаимосвязи когнитивных и аффективных факторов в процессе жизнедеятельности личности. Невнимание к этой взаимосвязи порождает искажения в познании и, в целом, в духовном освоении мира и не позволяет достичь должной полноты и высокой эффективности. Новый подход к философии познания в числе основных вопросов предполагает обращение ко всему многообразию способов духовного освоения мира [32].

Когнитивно-аффективная природа юмора проявляется в том, что:

  • юмор – форма отражения объективного мира, порождение и вос-приятие юмора является интеллектуальной деятельностью, опосредующей динамическое восприятие действительности; юмор способствует оптимизации эмоционального состояния личности посредством эмоционального отстранения, при котором усиливается объективность восприятия; другими словами, процесс познания на основе юмора протекает через разрешение противоречий и опосредуется интеллектуальной активностью, юмор является интеллектуальным чувст-вом, опосредованным взаимопроникновением когнитивных и аффективных компонентов; 
  • остроумие — неотъемлемое качество процесса творчества и особенностей мышления творческих личностей, опосредуемых интеллектуальной активностью; юмор проявляется как отождествление двух и более элементов, которые одновременно исключают друг друга, что вызывает активное самостоятельное развитие процесса мышления; юмор как род интеллектуальной игры способствует приобретению нового опыта и научению посредством того, что является основой интеллектуальной реакции удовольствия, на основе наличия особых физиологических компонентов, является самоподкрепляющимся процессом, тем самым, выступая и важнейшей образовательной категорией.

 

Библиографический список

 

  1. Полибий. Всеобщая история в сорока книгах. М., 1985.
  2. Ницше Ф. Воля к власти. Опыт переоценки всех ценностей. (1884 – 1888). М. : Московское книгоиздательство, 1910. С. 15.
  3. Цит по: Пивоев, В. М. Ирония как феномен культуры. Петрозаводск: ПетрГу, 2000. С. 89 – 91.
  4. Фрейд З. Художник и фантазирование: Пер. с нем. М.: Республика, 1995. – С. 283.
  5. Гегель Г. В. Ф. Эстетика. М.: Мысль, 1978. С. 580.
  6. Лихачев, Д. С. Смех в Древней Руси. Л.: Наука, 1984. С. 77.
  7. Аверенцев С. Бахтин, смех, христианская культура. М. М. Бахтин как философ. М.: Наука, 1992. С. 8 – 17. С. 10.
  8. Хайдеггер М. Время и бытие: статьи и выступления /Пер. с нем. М.: Республика, 1993. С. 268.
  9. Серен Кьекегор. Жизнь. Философия. Христианство / Сост. и пер. с англ. И. Басс. СПб. : Дмитрий Буланин, 2004. – С. 9.
  10.  Маринов Б. Проблемы безопасности в горах. http://hibaratxt.narod.ru/alpin/marinov/index08/html — 12.04.2014.
  11.  Леонтьев Д.А., Мазур Е.С., Шапиро А.З. Психика и здоровье. Позитивная психотерапия Носсрата Пезешкиана // Психологический журнал. – 1991. — № 5. – С. 108.
  12.  Цитир. по Дземидок Б. О комическом: Пер. с польск. М: Прогресс, 1974. С. 174.
  13.  Минский М. Остроумие и логика когнитивного бессознательного // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XIII. М., Прогресс, 1988. С. 281 – 309.
  14.  Камю А. Изнанка и лицо: Соч. М., 1998. С. 131.
  15.  Муньиз Л. Проблема юмора в образовании // СОЦИС. 1996. № 5. С. 84.
  16.  Мусхелишвили Н.Л., Ю.А. Шрейдер Ю.А. Понимаю, ибо абсурдно. К эвристике абсурда // Человек. 1998. № 6. С. 22 – 36. 
  17.  Фрейд З. «Я» и «Оно». Тблилиси, 1991. С. 401.
  18.  Сенека. Исследование о природе. Кн. III (VII), 17. Философские трактаты. Пер. с лат. СПб.: Изд-во Алетейа, 2001.
  19.  Ильин И.А. Собр. соч.: В 10 т. М., 1994. Т. 3. С. 180.
  20.  Воробей Ю. Д., Арутюнян Т. Н. Смех как социокультурная характеристика человека // Роль государства в формировании современного общества. – М., 1998. – С. 42.
  21. Флоренский П. А. Анализ пространства и времени в художественно-изобразительных произведениях. М.: Прогресс, 1993. С. 169.
  22.  Фуко М. Герменевтика субъекта / Социо-логос. М., 1991. Вып. 1. С. 298 – 308.
  23.  Цит. по Пивоев, В. М. Ирония как феномен культуры. Петрозаводск: ПетрГу, 2000. С.89 – 90.
  24.  Berk R. The active ingridiets in humor: psychophysiological benefits and risks for older adults // Educational Gerontology. – Apr2001. — Vol. 27. – Issue ¾ — p. 326 – 327.
  25.  Ковельман. Риторика в тени пирамид. Массовое сознание римского Египта. М., 1986. С. 156.
  26. Спиридонова Л. Бессмертие смеха. Комическое в литературе русского зарубежья». М.: «Наследие», 1999. С. 38.
  27. Ventrs W. Larry, Hidbee Garrett, Murdock Susan A. Using Humor in systematic desensitization to reduce fear // J. Gen. Psychology. 2001. 128. № 2. C. 241 – 253.
  28.  Лук, А. Н. О чувстве юмора и остроумии. М., 1968. 191 с.
  29.  Бахтин М. Творчество Фрасуа Рабле… С. 297.
  30.  Бахтин М. Собрание соч. т. 5. 
  31.  Фарелли Ф., Брандсма Д. Провокационная терапия: Пер. с англ. – Екатеринбург, 1996. – 216 с. 
  32. Мусийчук М.В., Мусийчук С.В., Макарова А.К. Когнитивно-аффективные основания юмора как эффективное средство формирования мировоззрения в процессе образования //Научно-методический электронный журнал Концепт. 2015. Т. 3. С. 31-35.
  33. Мусийчук М.В. Философско-методолгический анализ комического как специфика когнитивных механизмов. В сборнике: Хумор и сатира в координатите на XXI век Сборник от научни статии. Редактор-съставител М.Н. Капрусова. 2016. С. 56-62.

 

Сатирический образ Германии в прозе Саши Черного

УДК 821.161.1

С.С. Жданов

Сибирский государственный университет геосистем и технологий, Россия, г. Новосибирск

Аннотация. В статье рассматривается сатирический образ филистерской Германии в рассказах Саши Черного. Немецкий хронотоп представлен как воплощение антигуманного порядка, который подавляет русских героев и наказывает за всякое отклоняющееся от норм поведение.

Abstract. The article deals with a satiric representation of philistine Germany in Sasha Chorny’s stories. The German chronotope is described as an incarnation of inhuman order which represses Russian characters and punishes for every abnormal and strange behavior.

Ключевые слова: сатира; абсурд; русская литература ХХ века; русская эмиграция; Саша Черный, типажный немец.

Key words: satire; absurdity; Russian literature of the XX century; Russian emigration; Sasha Chorny; typical German character.

Саша Черный бывал в Германии дважды: сначала по своей воле для прослушивания лекций в Гейдельбергском университете, затем уже вынужденно, когда после революции стал эмигрантом и осел, как и многие его соотечественники, на некоторое время в Берлине. При этом художник много ездил по стране и в своих поэтических и прозаических произведениях составил пеструю картину немецкой жизни, где нашлось место всему: и идиллическим сценам, и немецким гениям духа, и, разумеется, немцам-филистерам, при описании которых С. Черный не жалел сатирических красок.

В рамках данной статьи рассматриваются два его рассказа, представляющих собой сатиру на современную ему Германию («Как студент съел свой ключ и что из этого вышло» и «Письмо из Берлина»). Объединяет эти произведения сходная сюжетная ситуация: русский герой, одиночка, вольно или невольно бросает вызов «насквозь прагматичному, до мелочей регламентированному, кичливому и корыстолюбивому миру немецкого филистерства» [2, с. 20]. Взаимодействие этих национальных начал разворачивается в традиционном для русской литературной традиции ключе противостояния немецкости как воплощения порядка, серьезности и русскости как воплощения хаотичности, нарушения поведенческих норм (аналогичная ситуация, например, представлена в сатирическом рассказе Н.С. Лескова «Железная воля»). В этом плане русский герой рассказов С. Черного приобретает некоторые черты шута или трикстера.

Сходство рассказов «Как студент съел свой ключ и что из этого вышло» и «Письмо из Берлина» состоит также в том, что в обоих случаях русский герой вступает в конфликт с квартирной хозяйкой, у которой снимает комнату. Это означает, что у находящегося на чужбине героя фактически нет своего пространства. Русский мир сжат до самого персонажа, до его телесных границ.  В этой ситуации он будет выступать страдающей стороной, которую подавляет немецкое пространство.

В первом рассказе русский герой – это приехавший в Гейдельберг студент, который «грамматику помнил… Но не говорил. При этом ничего не понимал» [4, с. 59]. Таким образом, коммуникация между национальными мирами, возможность понять друг друга изначально сведены до минимума. При этом сама ситуация доведена до абсурда: приехавший в Германию студент не только не говорит по-немецки, но даже попадает на не соответствующий его ученым интересам курс: «Он был филолог, но записался на лекции по химии и бактериологии, потому что он был русский студент» [Там же].

Русский герой как трикстер действует вопреки логике, здравому смыслу и шаблону, что провоцирует дальнейшее нагнетание абсурдности. В полночь студент возвращается после попойки из «Золотого солнца» и обнаруживает, что забыл ключ от входной двери. С одной стороны, здесь мы имеем дело с оксюморонным сочетанием ночи как темного времени и солнца в названии кабака.         С другой – полночь выступает как опасное, пограничное состояние хронотопа, переход от жизни к смерти. Кроме того, пограничность положения героя, который, напомним, является чужим среди чужих, усиливается опьянением.

Неудивительно, что упорядоченный немецкий локус теряет свои привычные свойства по отношению к русскому герою и оборачивается чертовщиной в духе гоголевских повестей: «Луна показала ему язык, а дверная ручка насупилась. <…> звонок… расплылся в толстую физиономию фрау Бендер, которая подняла брови и отчеканила: «Будешь ночевать на улице! Пьяница…»» [Там же, с. 60]. Согласно инверсионной логике полуночного мира, герой получает возможность общаться с неодушевленными предметами: ««Забывать? Как забывать?» – «Gessen», – сказала дверная ручка» [Там же].

В то же время герой теряет всякую способность общаться с людьми. В результате языковой ошибки (путаницы форм глаголов «vergessen» и «gegessen») герой признается явившейся на звонок хозяйке, что не забыл, а съел ключ. Банальная ситуация и простая языковая ошибка, однако, выливаются, по А. Иванову, в «жутковатую историю», напоминая «иррационально-саркастические «Случаи» Д. Хармса» или «морок кафкианского «Процесса» и «Замка»» [2, с. 20]. Немецкий порядок начинает подавлять всякое отклонение от нормы. Хозяйка классифицирует нарушителя: сначала как пьяного, потом как сумасшедшего – и отказывается впускать его внутрь. Муж хозяйки еще более прагматичен: на сообщение жены, что безумный русский жилец съел ключ, немец замечает: «Ключ стоит одну марку… Если продать его брюки, мы не потерпим убытка» [4, с. 60]. Этот перевод человеческой жизни на деньги – характерная сатирическая черта при изображении типажных немцев в русской литературе. Так, «совершенный немец» жестянщик Шиллер из повести Н.В. Гоголя «Невский проспект» «…размерил всю свою жизнь… положил себе в течение десяти лет составить капитал из пятидесяти тысяч…» [1, с. 35-36].

Впрочем, доброта немца оборачивается для русского еще худшей ситуацией, чем провести ночь на улице. Прохожий, имевший «доброе сердце» [4, с. 60], тут же безошибочно определил, что несчастный, съевший по собственному признанию ключ, является русским, и отвел его к городовому, потому что в Германии именно тот обязан устранять всякое нарушение привычного порядка вещей: «Этот человек съел свой ключ… сделайте что-нибудь с ним» [Там же]. Данная двусмысленная просьба сделать что-нибудь со студентом, словно речь идет о предмете или животном, оборачивается новым витком абсурда. Городовой вместо того, чтобы арестовать пьяного, как поступили бы в России (рассказчик специально оговаривает этот момент иронической ремаркой «это было в Германии» [Там же]), гуманно вызывает скорую помощь, а не менее гуманный врач вскрывает русскому герою живот, чтобы достать ключ, которого там нет и не было. Абсурд достигает кульминации: студент умирает на операционном столе, а ошибочная коммуникация превращается в фарсовую ложную ситуацию общения. Доктор разоблачает героя как трикстера: «Вы меня нагло обманули…» [Там же, с. 61]. Но эта тирада бессмысленна, поскольку обращена к безответному трупу: «Но студент ничего не ответил, потому что он был мертв» [Там же]. В мире с вывернутой логикой открытие истины тождественно вскрытию тела и одновременно смерти. Здесь ключ, одновременно существующий и несуществующий, есть амбивалентный знак, связанный с несколькими смыслами (ключ от дома, ключ к пониманию, ключ как пропуск в мир смерти). Недаром С. Черный иронично обыгрывает символику ключа в игре двусмысленностями. Сам пьяный студент говорит, что «ключ в середине» [Там же, с. 60], имея в виду, что слово «ключ», согласно немецкой грамматике, должно стоять в середине предложения. Но в концовке рассказа доктор буквально ищет ключ внутри самого героя. Студент поплатился за то, что пытался следовать немецкой грамматике как воплощению немецкого порядка (не зря во время грамматических экзерсисов луна называет его дураком), т.е. перед нами вывернутая поговорка, что немцу хорошо, то русскому – смерть. 

Еще один мотив – страх остаться без жилья – роднит героя с персонажами рассказа «Письмо из Берлина», где с иронией описывается неустроенная жизнь русских эмигрантов. Большинство из них, по Т. Урбану, «…находилось скорее в плачевном состоянии. Они были отданы на произвол хозяев, у которых находили жилье, были вынуждены преодолевать сопротивление тупых чиновников и с величайшими трудностями могли найти работу…» [5, с. 14]. Как и в рассказе о студенте, русские персонажи «Письма из Берлина» вынуждены подчиняться немецкому порядку, который касается даже самых интимных сторон жизни человека: «Жениться эмигрантам берлинские хозяйки не разрешают…» [3, с. 220]. Жилец никогда не может расслабиться, выйти из-под тотального, прямо-таки оруэлловского контроля за собой: «Вот сейчас я пишу, а она через замочную скважину смотрит…» [Там же, с. 222]. Ничего нельзя нарушить в статичном немецком локусе, в нем, как сообщает рассказчик-автор письма, даже двигаться проблематично: «И хозяйка моя уже косится: потому что он нервничает, ходит по ее ковру, три раза уже садился на ее кресло, на которое даже я не сажусь, и что ужаснее всего – положил окурок в ее фамильную пепельницу» [Там же]. По сути, русским персонажам, как и в рассказе про студента, отказано в праве на коммуникацию с немецким миром, которого нельзя даже касаться.

За каждый проступок неминуемо следует неминуемое наказание в виде счета или попадания в «категорию нежелательных иностранцев, возбуждающих одну часть населения против другой (1001 статья)» [Там же], с последующей высылкой из Германии. При этом самим немцам не возбраняется заявлять открыто о своих чувствах. Провизор с бельмом «не любит русских»; мальчишки визжат: «Русский! Русский! Ферфлюхтер русский!»; жена лавочника, у которого украли окорок, кричит на всю улицу, «…что раньше немцы были все честные, что это эмигранты их развратили…» [Там же, с. 221]; коммерции советник Баумгольц сетует на «наглое засилие эмигрантов, благодаря которым пиво вздорожало на 10 золотых пфеннингов литр» [Там же, с. 222]. Эмигрант становится козлом отпущения и наделяется чертами злокозненного трикстера, который портит гармонию филистерского существования. Более того, согласно этой вывернутой логике, «…если бы не эмигранты, то не было бы и войны…» [Там же, с. 221]. Этот механизм подавления личности описывается с помощью восходящей градации, так что в результате русский герой, Павел Николаевич Кузовков, начинает испытывать навязанное чувство вины из-за своей идентичности. Как и в рассказе про студента, С. Черный прибегает к приему ошибочной коммуникации, сталкивая немецкий и русский языки: «…в ресторане, когда хозяин подошел к нему с обычным приветствием «мальцайт», несчастный побледнел и стал извиняться, что он совсем не Мальцайт, а Кузовков…» [Там же, с. 222].

За этим введением ложной фамилии стоит и мотив двойничества, который проецируется на пограничное, амбивалентное положение русского героя в немецком мире (чужого среди чужих). Двойственность проявляется и в мотиве оборотничества, когда объекты окружающего мира, как и в рассказе про студента, кажутся не тем, чем являются: «Бедняга до того подавлен, что…, приняв осеннюю муху на стене за гвоздик, повесил на нее свои последние золотые часы» [Там же].

Русскость преследуется и подавляется в немецком мире. Неудивительно, что сами русские герои начинают вести себя на немецкий манер, переводя свою жизнь в денежные единицы измерения. Так, Кузовков, не решаясь найти жену, заводит от одиночества белку, которая имеет перед женой то преимущество, что обходится только в 15 золотых пфеннигов в сутки. Как иронически замечает рассказчик, «разве на эти деньги жену прокормишь?» [Там же, с. 220].

Именно эта белка является истинным трикстером, возмутителем немецкого порядка, а не запуганный Кузовков, который характеризуется всего лишь как «чудак» [Там же]. Лесной зверек здесь, если воспользоваться термином Э. Берна, – это воплощение бунтующего детского. Белка вылезает из клетки, «нарушив предписанные квартирные условия» [Там же] (по регламентирующей логике немецкого локуса, правила касаются и белок), в то время как Кузовков не в силах вырваться из клетки съемной квартиры.

Белка совершает то, о чем русские персонажи могут лишь тайно мечтать, – озорничает, внося динамику в статичное упорядоченное немецкое пространство. Начинает зверек свои проказы с деяния, достойного пера Гоголя, – отгрызает нос Гинденбургу, правда, не настоящему, а гипсовому. Белка оскорбляет действием и двойников-заместителей бывшей власти – разбивает «портрет с полным комплектом семейства Вильгельма» [Там же, с. 221]. Кроме того, зверек разоблачает дремлющую фрау Шмальц, с которой слетает наколка, обнажая череп, «как у голой крысы» [Там же]. Не вполне человеческая природа и у советника Баумгольца (его говорящая фамилия переводится как «строевой лес», «древесина»): белка принимает отдыхавшего на перине человека за «дубовую колоду» [Там же]. Сам зверек-оборотень проявляет черты то лошади («курцгалопом понеслась»), то собаки («понеслась собачьей рысью» [Там же]). Окружающие называют белку «диким зверем» и даже принимают ее за разгулявшуюся стихию («…сосед, приняв… рыжую белку за развевающееся пламя, вызывал пожарную команду» [Там же].

Возмутителя немецкого порядка ждет аналогичный суровый конец, что и забывшего ключ русского студента. Как и последнего, белку увозят на карете «скорой помощи». Зверек должен отправиться в «собачий крематорий для уничтожения» [Там же]. Кузовков же вынужден расплачиваться за беличьи проделки деньгами, в том числе за якобы порванную портьеру, хотя на самом деле ее порвал любовник хозяйки. О немецком городе как пространстве смерти свидетельствует и сардоническая шутка рассказчика, называющего надгробные камни в Берлине в ряду «предметов первой необходимости» [Там же].

Итак, в рассказах С. Черного сатирически высмеивается Германия филистеров, где ценится прежде всего расчет и следование правилам. Причем ее порядок подавляет человеческую личность и губителен для русских героев. Последние изображаются как чудаки/трикстеры, вносящие хаос и динамику в статичный немецкий локус.

Список литературы

  1. Гоголь Н. В. Полное собрание сочинений: в 17 т. Т. 3: Повести. Т. 4: Комедии. – М.: Изд-во Моск. Патриархии, 2009. – 688 с.
  2. Иванов А. Театр масок Саши Черного // Черный С. Собрание сочинений: в 5 т. Т. 3: Сумбур-трава. 1904-1932. Сатира в прозе. Бумеранг. Солдатские сказки. Статьи и памфлеты. О литературе. – М.: Эллис Лак, 1996. – С. 5-40.
  3. Черный С. Собрание сочинений: в 5 т. Т. 4: Рассказы для больших. – М.: Эллис Лак, 1996. – 432 с.
  4. Черный С. Собрание сочинений: в 5 т. Т. 3: Сумбур-трава. 1904-1932. Сатира в прозе. Бумеранг. Солдатские сказки. Статьи и памфлеты. О литературе. – М.: Эллис Лак, 1996. – 480 с.
  5. Урбан Т. Набоков в Берлине. – М.: Аграф, 2004. – 240 с.